Ангел, автор и другие. Беседы за чаем. Наблюдения Генри. - Джером Клапка Джером (2011)

— Слава Богу! — восклицает он и усаживается в кресло у камина. — Вы знаете, мне это просто в голову не пришло. Больше часа я продержал его в корзине, и если бы он случайно запутался в одеяле… Никогда больше я не сделаю такую глупость!

— Вы его любите? — спрашиваю я.

Молодой человек взглянул на меня.

— Люблю? — повторяет он. — Еще бы! Ведь я его отец. — И он опять смеется.

— А, — говорю я, — значит, я имею честь разговаривать с мистером Костером Кингом?

— Костером Кингом? — удивленно переспрашивает он. — Моя фамилия Милбери.

— Но на наклейке с внутренней стороны крышки указано, — возражаю я, — что его отец Костер Кинг, отпрыск Звездного Света, а мать — Дженни Динс, отпрыск Дарби-Дьявола.

Молодой человек подозрительно посмотрел на меня и поставил между нами стул. Очевидно, теперь пришел его черед думать, что я сумасшедший. Убедившись, по-видимому, что никакой опасности нет, он начал придвигаться к корзине, пока наконец не заглянул в нее. Никогда в жизни я не слышал, чтобы мужчина издавал такой нечеловеческий вопль. Он стоял по одну сторону кровати, я — по другую. Щенок, разбуженный криком, сел в корзине и улыбнулся сначала одному из нас, потом — другому. Как я понял, это был бульдог примерно месяцев девяти. Превосходный образчик своего возраста.

— Мой ребенок! — завопил молодой человек, и глаза у него буквально вылезли из орбит. — Это не мой ребенок! Что случилось? Или я сошел с ума?

— Вы к этому близки, — отвечаю я и не грешу против истины. — Успокойтесь. Кого вы рассчитывали увидеть в корзине?

— Моего мальчика, — снова вопит он. — Моего единственного малыша… моего сыночка!

— Вы имеете в виду настоящего ребенка? Человеческого ребенка?

У некоторых людей есть глупая привычка говорить о своих собаках, как о детях, так что сразу и не поймешь.

— Конечно, настоящего! — отвечает он. — Самого прелестного ребенка, какого только можно увидеть. В воскресенье ему исполнилось ровно тринадцать недель, а вчера у него прорезался первый зуб.

Вид собачьей морды, похоже, сводил молодого человека с ума. Он бросился к корзине и, как я понимаю, задушил бы несчастного пса, если бы я не помешал ему.

— Щенок не виноват, — говорю я. — Осмелюсь предположить, что ему так же тошно, как и вам. Его ведь тоже потеряли. Кто-то сыграл с вами шутку: вытащил вашего младенца и сунул вместо него вот этого… если только тут вообще был ребенок.

— Что это значит? — возмущается он.

— Что ж, сэр, — говорю я, — вы меня извините, но люди в здравом уме не возят детей в корзинах для перевозки собак. Откуда вы приехали?

— Из Бэнбери, — говорит он. — Меня хорошо знают в Бэнбери.

— В это я могу поверить, — киваю я. — Вы из тех молодых людей, которых, наверное, знают все.

— Я мистер Милбери! — говорит он. — Бакалейщик с Хай-стрит.

— В таком случае, что вы делаете здесь с этой собакой? — спрашиваю я.

— Не доводите меня до исступления, — отвечает он. — Говорю вам, я сам не знаю. Жена сейчас в Уорике, ухаживает за больной матерью, и в каждом письме вот уже две недели только и пишет: «Ах, как я хочу видеть Эрика! Если бы мне хоть на минутку увидеть Эрика!»

— Это естественные материнские чувства, — говорю я. — Они делают ей честь.

— И сегодня, — продолжает мистер Милбери, — я закрыл магазин пораньше и решил привезти сюда сыночка, чтобы жена могла повидать его и убедиться, что он здоров и невредим. Она не может отлучиться от матери больше чем на час, а мне нельзя идти к ней, потому что теща меня недолюбливает и я ее раздражаю. Я хотел подождать здесь, а Милли — это моя жена — пришла бы сюда, когда освободится. Я хотел, чтобы для нее это стало сюрпризом.

— По-моему, — говорю я, — это станет величайшим сюрпризом в ее жизни.

— Не шутите так, — предупреждает он. — Я сейчас сам не свой и могу вас ударить.

Он был прав: не следовало, конечно, над этим подшучивать, хотя повод, безусловно, имелся.