Маня стала рыться в теткином барахле – и минут через десять нашла пачку подарочных карт с сетевым кредитом на предъявителя. Они лежали в кармане старого халата в шкафу. Валюта зоны революций и хаоса. Такие были в ходу у кочевых тартаренов – и скоморохам, помнится, тетка тоже их скидывала. Карты были мелкого номинала, но зато пачка, обмотанная зеленой резинкой, была толстой.

Маня оделась для лесной прогулки, нацепила аккубусы и положила в карман наушники (капельки для тех, кому не хватает вживленной сеточки).

Выйдя из дома, она пошла вчерашним маршрутом в лес. Она шагала медленно, изредка нагибаясь, чтобы сорвать с обочины скромный северный цветок. Когда в руках у нее собрался букет, она кинула его в траву, вставила капельки в уши и запустила музыку.

Почти сразу она почувствовала к ней отвращение – Прекрасному, видимо, ее коллекция не нравилась. Ничего, ухмыльнулась Маня, потерпит. Она сделала музыку громче. Отвращение усилилось – но она еще раз увеличила громкость, почти до максимума. Тогда Прекрасный, похоже, сдался – и музыка перестала быть противной. Удовольствия она, впрочем, тоже не доставляла. Просто очень громкий крэп про необходимость срочных перемен.

Скоро Маня дошла до поляны с палатками скоморохов. Все трое, раздетые до трусов, репетировали на пленэре – танцевали связку лебедей из Чайковского и что-то пели под бум-балалай. Наверняка очередной наезд на руководство сердобол-большевиков с традиционным русским пожеланием долгих лет. Своя музыка играла в ушах у Мани так громко, что она совсем не слышала чужой.

Увидев Маню, скоморохи испугались. Маня вежливо помахала им рукой. Двое (те, что в прошлый раз дрались у палатки) сразу спрятались. Остался один – самый большой, цыганистого вида усач. Он сложил руки на груди и стал ждать.

Подойдя, Маня вынула из кармана пачку карточек, показала их скомороху и быстро заговорила. Из-за музыки в ушах она не слышала своих слов, и у нее не было уверенности, что она правильно их произносит. Но скоморох понимал. Он кивал, хмурился, недоуменно чесал голову, опять кивал – и наконец начал скалиться. Видно, ему понравилось услышанное. Он показал Мане оттопыренный большой палец. Затем протянул ладонь.

Маня аккуратно отделила половину сетевых карточек и положила их в нечистую загорелую руку. Скоморох оскалился еще довольней, кивнул и ушел в палатку к своим. Тогда Маня наконец выключила музыку – у нее давно уже болела голова.

Через пару минут скоморохи вышли из палатки. У одного в руках был моток упаковочного скотча. Маня легла на живот и сложила руки за спиной.

Скоморох связал ей руки. Потом ноги.

И тогда в голове у Мани словно взорвалась бомба.

– Прекратить! – закричала она. – Немедленно прекратить!

– Все сделаем, как велела, хозяюшка, – запричитал над ней старший скоморох, прижимая ее коленом к земле. – И ротик залепим, и слушать тебя не будем, и отнесем, куда просила…

Сильные вонючие пальцы сжали ей челюсти и заклеили рот скотчем.

– Значит, – сказал главарь, – собак точно нет?

Маня отрицательно помотала головой, и двое скоморохов ушли по лесной дороге.

И тогда Маня поняла, что такое ужас.

В ее мозгу словно зажглась ослепительная лампа, свет которой одновременно был болью. Лампа тут же перегорела – вместе с самой Маней. Но как только одна лампа погасла, на ее месте зажглась следующая… Потом еще одна… Страдание было немыслимым. Маня замычала сквозь кляп и стала извиваться в траве.

– Ты осторожней, барышня, что ли, – сказал скоморох, оставшийся ее сторожить. – Как бы тебе не повредиться умом или телом.

Прекрасный жалил мозг все яростней, и через несколько секунд Маня потеряла сознание от боли.

Когда она пришла в себя, она была уже в другом месте.

Палаток рядом не было.

Был бетонный околыш заброшенной шахты. Он не изменился с прошлого визита, только зарос летней зеленью. Маня сидела у стены, и ее связанным рукам было некомфортно.