Месяц за Рубиконом - Сергей Лукьяненко (2022)

– Главное, нас не ешьте, – попросила женщина.

Лишь когда она слабо улыбнулась, я понял, что это шутка.

– Лучше пойду монстров погрызу, – пообещал я. – Будьте в укрытии. Это короткий налет, враги скоро уйдут. А я уже, я уже ухожу…

Ребенок вдруг задергался, вырываясь из рук матери. Сбросил ее ладонь. Уставился на меня и быстро произнес тонким голосом, никак не вязавшимся со смыслом слов:

– Максим Воронцов. Мы знаем, что ты здесь. У нас заложники, мы убиваем одного каждую минуту. Чтобы предотвратить их смерть, ты должен сдаться. Выходи к кораблям и не сопротивляйся!

Выпалив эти слова, ребенок дернулся и заревел. Мать отчаянно прижала его к себе, снова затыкая рот.

Я вдруг понял, что маленький тэни произнес свою речь по-русски.

– Он давно это говорит? – спросил я.

Женщина кивнула. Прошептала:

– Вскоре, как все началось… Я не понимаю, о чем он.

Ребенок дернул головой, снова пискнул:

– Максим Во…

Мать закрыла ему рот ладонью.

– Это пройдет, – сказал я, отступая к дверям. – Наверняка. Это пройдет!

Хотя, немного зная Прежних, я не удивился бы тому, что ребенок (а скорее – все дети в городе) будет произносить эту фразу до глубокой старости.

Как оповестить врага, что он должен сдаться? Телевидения тут вообще нет, радио надо включить, развешивать листовки – долго.

А если превратить часть жителей в живые громкоговорители?

С точки зрения Прежних – очень удобный способ.

То, что враги пытаются меня шантажировать, убивая заложников, было плохо само по себе.

Но еще хуже другое.

Среди них имелся как минимум один Прежний.

* * *

Сквозь замерший, пустынный город я пробирался по крышам. Бежал на четвереньках, временами замирая и пережидая. Выстрелов из огнестрельного оружия больше не слышалось, видимо, редкие очаги сопротивления подавили. Несколько раз я замечал патрули, достаточно многочисленные, чтобы нападать на них было рискованно. В каждом по буги и танцору, а это очень, очень неприятный тандем.

Где же Измененные?

В гарнизоне почти тысяча единиц стражи, это большая сила. У них есть глайдеры для поддержки с воздуха – десант Прежних почему-то техникой пренебрег. Даже каких-нибудь паршивых дронов для воздушной разведки я не увидел.

Так где же Измененные? Почему не отбивают захваченную территорию?

Потом я взобрался на одно из самых больших городских зданий – с высокой тонкой башней, увенчанной узким шпилем. Башня высилась метров на тридцать. Даже не знаю, что это было: городская ратуша, церковь или какое-нибудь учреждение культуры. На крыше я никого не обнаружил, что мне показалось нелепым, все-таки самая удачная позиция для наблюдений. Посадить сюда пару танцоров с дальнобойным вооружением – и можно наблюдать за всем центром.

Но обзорная площадка на башне пустовала, на крытом металлическими пластинами шпиле тоже никого не оказалось. Так что я взобрался на шпиль и, прижимаясь к кровле, огляделся.

Зрение у меня теперь было другим. Стоило сосредоточиться, и мир вокруг начинал меняться. Солнечный свет темнел, зато светились стены домов; в воздухе возникали быстрые призрачные потоки; мир погружался во тьму, в которой синевато мерцали листья деревьев и редкие газоны; брошенные то тут, то там автомобили и автобусы сияли багровым… Я менял диапазоны частот, в которых воспринимал окружающий мир, словно переключал светофильтры в фоторедакторе.

Вначале я понял, почему до сих пор нет Измененных.

Все пространство вокруг, до самого горизонта, в одном из моих новых зрительных диапазонов заполняла серая муть. Она волнами расходилась от одного из кораблей, пульсируя, словно сердце исполинского чудовища. Каждая волна, укатывающаяся вдаль, на миг гасила какие-то вспышки света в застывших машинах и зданиях. Только совсем рядом с кораблями серого сияния не было, иначе генерирующие его механизмы выключили бы сами себя.