Пища любви - Энтони Капелла (2005)

— Я принесу, — быстро откликнулся доктор Феррара, поднимаясь со стула. Он до сих пор не понял, как получилось, что на кухне его жены командует совершенно чужой человек, но по опыту своей долгой супружеской жизни знал, что ситуация становится взрывоопасной. Констанца Феррара плотно сжала губы и так туго стянула волосы в пучок, что у нее побелела кожа на лбу.

— Обещаю вам, что это того стоит, — успокоила ее Лаура.

Из кухни слышалось громыхание кастрюль, а потом Томмазо громко запел. Андреа, спутник Карлотты, рассмеялся и закурил очередную сигарету.

Пьяцца Аньели находится в окружении однотипных улиц, на каждой из которых стоят однотипные белые дома. Бруно битых полчаса петлял по ним на мотороллере Томмазо, пока наконец не обнаружил нужный дом. Он дважды прогудел клаксоном. Прямо над ним распахнулось окно на втором этаже.

— Двадцать девять с половиной минут, — нетерпеливо пробурчал Томмазо. — У меня в голове полный бардак. Ты как раз вовремя. У меня крыша едет.

— Извини, я заблудился.

Томмазо уже спускал на веревке кастрюлю со смесью муки и яиц, которую быстро соскреб со стола. Получив кастрюлю, Бруно заменил ее содержимое на готовую пасту, и Томмазо поднял кастрюлю.

— Это что, tortellini? — уточнил он.

— Да. Соус в банке.

— А где saltimbocca?

— Сейчас будет. Спускай все, что нужно.

Томмазо прислал телятину и листья шалфея, а Бруно положил на их место приготовленные заранее сандвичи.

Томмазо кивнул.

— Отлично. Главное ничего не перепутать. Все будет как надо.

Бруно пожал плечами и сел на мотороллер. Он не нуждался в одобрении Томмазо, тем более что с этой минуты все зависело не от него.

Томмазо вышел из кухни с блюдом tortellini и изящным жестом водрузил его на стол.

— Прошу к столу. Можно приступать.

У мамы Карлотты вытянулось лицо от изумления.

— Уже готово?

— Конечно — Томмазо нарочито торжественно прислуживал всем гостям. — А пока вы едите, я пойду на кухню и приготовлю secondo.

— Пахнет изумительно, — похвалила Карлотта.

— Вкус тоже изумительный, — поддакнул ее спутник, который уже начал есть.

Констанца принюхалась. Все мужчины считают, что умеют готовить, но быть поваром — совсем другое дело. Она редко обедала в ресторанах, потому что там, по ее мнению, подавали то же самое, что она вполне может приготовить дома. Констанца подцепила вилкой один tortellini и поднесла его ко рту.

— Очень красивая форма, — оценила она и положила tortellini в рот. Все смотрели на нее в ожидании приговора.

— Хм-м… — наконец изрекла Констанца и взяла еще один. До конца первого блюда она не произнесла больше ни слова, но все заметили, что ее тарелка быстро опустела. На блюде оставалось немного соуса, и Констанца пожирала его голодным взглядом. Остальные собирали этот соус кусочками хлеба и ели. Несколько минут Констанца держалась, потом засучила рукав и стала делать то же самое.

Лаура сидела по левую руку от доктора Феррары и, отдавая должное угощению, не могла не заметить двух вещей. Во-первых, он все время пытался втянуть Лауру в беседу, а во-вторых, во время этой беседы смотрел не на ее лицо, а на ее грудь. Когда съели saltimbocca, доктор небрежным движением положил руку на спинку ее стула, одновременно рассказывая ее груди о том, как в шестидесятые годы он чудесно провел время в Тоскане, в коммуне хиппи. Иногда его пальцы поглаживали спину Лауры, чтобы подчеркнуть самые важные моменты рассказа.

На другом конце стола Карлотта строила глазки Андреа. Потом сбросила туфлю под столом и заработала ногой, смеясь над тем, как это отражается на его беседе с ее мамой, сидевшей рядом с гостем.