Голова Путешественника - Блейк Николас (2000)

– Мне бы хотелось, если это возможно, сегодня вечерком забраться в самое логово льва и подергать его за бороду, – повернулся Найджел к Роберту, указывая на горку тетрадок.

– Что за вопрос, пожалуйста. Что вы скажете, если часов в шесть? Мне еще нужно поработать над поэмой.

– Она у вас неплохо идет, если не ошибаюсь?

Лицо поэта осветила застенчивая детская улыбка, словно ребенку подарили пакет с конфетами.

– Да, идет хорошо, – сказал он. – По-моему, просто великолепно.

Он поднялся, сунул глиняную голову под мышку и быстро зашагал к дому.

Ровно в шесть вечера Найджел вошел в кабинет Роберта. Поэт сидел за письменным столом, глиняная голова стояла перед ним. Лицо поэта выражало покой и утомление. Они обсудили пару вопросов касательно одного стихотворения из тетради черновиков, над которой Найджел работал после чая. Потом Роберт Ситон позвонил в колокольчик и попросил Финни Блэка принести шерри. Карлик немедленно вернулся с графином и стаканами на подносе. Он, казалось, не мог оторвать глаз от глиняной головы на столе. Лицо у него подергивалось, оно сделалось вдруг белым как мел и одутловатым, словно маленький теннисный мячик.

– Хорошо, Финни. Можешь идти, – ласково сказал поэт и повернулся, чтобы разлить вино по стаканам.

Найджел быстро придвинул свой стул к столу. Через минуту Роберт Ситон принес шерри и подал ему стакан.

– Пожалуйста… Боже, какого черта?! Это вы сделали?

Шерри выплеснулось из стакана, когда он показывал на глиняную голову, у которой за это короткое мгновение выросла курчавая, как у сатира, борода.

– Да, – кивнул Найджел.

– У вас, молодой человек, поразительная способность к инвертированной метафоре, – фыркнул поэт. – Подергать льва за бороду в его же собственном логове. Ну вы и придумали!

– Просто мне хотелось посмотреть, как она выглядит. Я купил сегодня эту бороду в Редкоте в магазине игрушек.

– Ну и как она выглядит? – спросил Роберт Ситон, стоя со склоненной набок головой, словно грач на пашне, прислушивающийся, не ползет ли где-нибудь червяк.

– Она выглядит точно так же, как на том сатире, которого Мара вырезала из дерева. Вы мне показывали эту вещь в июне, когда я был тут в первый раз.

– Боже мой, ведь и правда! Вы совершенно правы! – Поэт оживился. Ну-ка, снимите ее поскорее. Мне бы не хотелось, чтобы сюда вошла вдруг Ванесса и увидела отца в образе сатира. И вообще-то говоря, – добавил он, – я никакой не сатир.

Они замолчали, но совсем не потому, что между ними возникла какая-то неловкость.

– Конечно, – наконец произнес Найджел, – это ваше дело. Я должен извиниться перед вами за неуместное любопытство.

– Да, что и говорить, дело мое, но… беда в том, что это больше дело Мары, чем мое. Это ее тайна.

– Мара необычайно восторженно к вам относится. Она говорила мне, что вы когда-то обошлись с ней очень по-доброму.

Роберт Ситон протестующе взмахнул рукой.

– Думаю, вы уже догадались в какой-то степени, о чем речь. Во всяком случае, вы наверняка поняли, насколько осторожным, насколько деликатным и предупредительным следует быть в этом деле, причем именно сейчас, – медленно проговорил он. – Ей ни в коем случае нельзя сильно волноваться. Всякая попытка ворошить прошлое ужасно на ней отражается. Если можно, сделайте так, постарайтесь не трогать прошлого! Если это только возможно, мой дорогой друг. С Марой не допустимы никакие фокусы, поймите меня правильно. Никакие фокусы подобного рода.

– Разумеется, о чем вы говорите. Но, знаете ли, следствие, которое ведет сейчас полиция, так или иначе обязательно вторгнется в прошлое.

Поэт вздохнул.

– Да, наверное. Какая досада!

– Боюсь, это мешает и вашей работе.