Ведьмак - Анджей Сапковский

Она сглотнула, не зная, что сказать. Ауберон Муиркетах поднес соломинку к губам и послал в пространство очередной пузырь. Чтобы сдержать дрожь в руках, она сплела их, выламывая пальцы. Потом нервно прошлась по волосам. Эльф, казалось, всецело поглощен мыльными пузырями.

— Ты нервничаешь?

— Нет, — солгала она. — Нет…

— Куда–нибудь спешишь?

— Конечно!

Пожалуй, она вложила в голос чуть лишку развязности, почувствовала, что балансирует на грани приличия. Однако эльф не обратил на это внимания. Выдул на конце соломинки огромный пузырь, покачивая, придал ему форму огурца. Долго любовался своим произведением.

— Я не покажусь тебе слишком назойливым, если спрошу, куда ты так спешишь?

— Домой! — фыркнула она, но тут же поправилась, добавив спокойным тоном: — В свой мир.

— Куда–куда?

— В свой мир!

— Ах так? Прости. Я мог бы поклясться, что ты сказала: к своим причудам. И очень удивился, поверь. Ты говоришь на нашем языке превосходно, но над произношением следует еще поработать.

— Так ли уж важно, как я произношу слова? Ведь я тебе потребна не для разговоров.

— Ничто не должно стоять на пути к совершенству.

На конце соломинки вырос очередной пузырь, оторвался, поплыл и лопнул, натолкнувшись на ветку ивы. Цири вздохнула.

— Стало быть, ты спешишь в твой мир, — проговорил, помолчав, король Ауберон Муиркетах. — «Твой». Действительно, вы, люди, не страдаете избытком скромности.

Он поболтал соломинкой в блюдечке, беззаботным, казалось, дуновением окружил себя роем радужных шариков.

— Человек, — сказал он. — Твой косматый предок по мечу появился на свет гораздо позже, чем курица. А я никогда не слышал, чтобы у какой–либо курицы были претензии к миру… Почему ты крутишься и топчешься на месте, словно обезьянка? То, что я говорю, должно тебя заинтересовать. Ведь это история. Ах, прости, догадываюсь, история тебя ничуть не интересует, а лишь нагоняет тоску.

Большой искрящийся пузырь поплыл к реке. Цири молчала, покусывая губы.

— Твой косматый предок, — продолжал эльф, помешивая соломинкой в блюдечке, — быстро научился пользоваться оттопыренным большим пальцем и зачатками интеллекта. С их помощью он проделывал разные фокусы, как правило, столь же смешные, сколь и страшные. То есть я хотел сказать, что если б проделываемые им фокусы не были столь страшными, то были бы смешны.

Очередной пузырь. Сразу после него второй и третий.

— Нас, Aen Elle, в принципе мало интересовало, что вытворяет твой предок. Мы, в противоположность Aen Seidhe, нашим собратьям, уже давно ушли из «твоего» мира. Мы избрали себе иной, более любопытный универсум. Ибо в те времена — тебя удивит то, что я скажу, — можно было достаточно свободно перемещаться между мирами. При толике дара и ловкости, разумеется. Ты, несомненно, понимаешь, что я имею в виду.

Цири закипала от любопытства, но упорно молчала, сознавая, что эльф слегка подсмеивается над ней. И не хотела облегчать ему задачу.

Ауберон Муиркетах улыбнулся. Повернулся. На шее у него висел золотой альшбанд, знак власти, носящий на Старшей Речи название torc’h.

— Mire, luned.

Он легко дунул, медленно вращая соломинку. У отверстия вместо одного, как раньше, большого пузыря повисло несколько.

— Пузырек при пузырьке, при пузырьке пузыречек, — замурлыкал он. — Эх, так было, так было… Мы говорили, какая разница, побудем немного здесь, немного там, ну и что из того, что Dh’oine захотели во что бы то ни стало уничтожить свой мир вместе с собой? Пойдем куда–нибудь еще… В другой пузырек…

Обжигаемая его палящим взглядом, Цири кивнула, облизнула губы. Эльф снова улыбнулся, стряхнул пузырьки, дунул еще раз, теперь уже так, что на конце соломинки образовалась огромная гроздь из множества маленьких, слепившихся меж собой пузырьков.