Ведьмак - Анджей Сапковский

— А ну, быстрее там, — подгонял он. — Другие ждут. После заключенного в Цинтре мирного договора у нас тут куча работы!

Палачи, накинув осужденным петли на шеи, отошли. Васконье снова хватанул нагайкой по голенищу.

— Если кому–то из вас есть что сказать, — бросил он сухо, — теперь для этого последняя возможность.

— Да здравствует свобода, — сказал Каирбр аэп Диаред.

— Суд был тенденциозным, — сказал Орестесо Коппа, мародер, грабитель и убийца.

— Поцелуйте меня в задницу, — сказал Роберт Пильх, дезертир.

— Передайте господину Дийкстре, что я сожалею, — сказал Ян Леннер, агент, осужденный за взяточничество и разбой.

— Я не хотел… Я действительно не хотел, — зарыдал, покачиваясь на березовом пеньке, Иштван Игалффи, бывший комендант форта, снятый с должности и поставленный перед трибуналом за деяния, которые допускал в отношении узниц.

Солнце, ослепительное, как расплавленное золото, взвилось над палисадом форта. Столбы шибеницы отбрасывали длинные тени. Над Дракенборгом вставал новый, прекрасный день.

Первый день новой эпохи.

Васконье ударил нагайкой по голенищу. Поднял и опустил руку.

Пеньки выбили из–под ног осужденных.

* * *

Все колокола Новиграда били, их глубокий и стонущий звон отражался от крыш и мансард купеческих домов, расплывался эхом по улочкам. Высоко взлетали шутихи и ракеты. Толпа ревела, орала, бросала цветы, подкидывала шапки, махала платочками, шарфами, флажками, да что там, даже штанами.

— Да здравствует Вольная Компания!

— Да здравствует!!!

— Да здравствуют кондотьеры!

Лоренцо Молля отдавал честь толпе, посылал поцелуи прелестным горожанкам.

— Если вознаграждать они будут так же щедро, как приветствуют, — перекричал он всеобщий гомон, — то мы — богачи!

— Жаль, — сказала, пересиливая спазм в горле, Джулия Абатемарко. — Жаль, Фронтин не дождался…

Они ехали шагом по главной улице города — Джулия Абатемарко, Адам «Адью» Пангратт и Лоренцо Молля — во главе компании, празднично одетой, по четыре в ряд, ровненько, так что ни одна из очищенных и прочесанных щетками до блеска лошадей не высовывала из строя носа даже на дюйм. Кондотьерские лошади были, как и их хозяева, спокойны и горды, не пугались выкриков толпы, лишь легкими, почти незаметными движениями голов реагировали на сыпавшиеся на них венки и цветы.

— Да здравствуют кондотьеры!

— Да здравствует «Адью» Пангратт! Да здравствует Сладкая Ветреница!

Джулия украдкой смахнула слезу, поймав на лету брошенную из толпы гвоздику.

— Даже не мечтала… — сказала она. — Такой триумф… Как жаль, что Фронтин…

— Романтическая ты натура, — улыбнулся Лоренцо Молля. — Ты умиляешься, Джулия.

— Умиляюсь. Слушай команду! Равнение налево!

Солдаты выпрямились в седлах, повернули головы к трибуне и установленным на ней тронам и креслам. «Вижу Фольтеста, — подумала Джулия. — А вот тот, бородатый, пожалуй, Хенсельт из Каэдвена, а вот тот интересный — Демавенд из Аэдирна… Та матрона, должно быть, королева Гедвига… А молокосос, что рядом с ней, королевич Радовид, сын убитого короля… Бедный мальчишка…»

* * *

— Да здравствуют кондотьеры! Да здравствует Джулия Абатемарко! Виват, «Адью» Пангратт! Виват, Лоренцо Молля!

— Да здравствует коннетабль Наталис!

— Да здравствует королева! Фольтест, Демавенд, Хенсельт… Да здравствуют!

— Да здравствует господин Дийкстра! — взревел кто–то, видать, подхалим.

— Да здравствует его святейшество! — рявкнули из толпы несколько платных клакеров.

Кирус Энгелькинд Хеммельфарт, иерарх Новиграда, не без труда встал, помахал толпе и дефилирующей армии ручкой, не очень вежливо повернувшись задом к королеве Гедвиге и несовершеннолетнему Радовиду, заслонив их при этом полами своего одеяния.