Ведьмак - Анджей Сапковский

Геральт, как всегда, поморщился при упоминании об Истредде. Он уже пресытился постоянными ахами и охами Йеннифэр по поводу гениальности Истредда. Даже если Истредд был прав.

— Истредд прав, — продолжала Йеннифэр, втирая в щеки и веки нечто, пахнущее сиренью и крыжовником. — Посуди сам, псевдокрысы в каналах и подвалах, риггеры на свалках, пласкуны в загаженных рвах и стоках, прудовики в мельничных прудах. Какой–то симбиоз получается, не думаешь?

«И гули на кладбищах, пожирающие покойников на следующий же день после похорон, — подумал Геральт, споласкивая мыльную пену. — Полный симбиоз. Точно».

— Да. — Чародейка отставила флакончик и баночки. — В городах тоже можно найти занятие для ведьмака. Думаю, когда–нибудь ты наконец осядешь в каком–нибудь городе.

«Скорее меня удар хватит», — подумал он. Но вслух не сказал. Противоречить Йеннифэр значило довести дело до скандала, а скандалить с Йеннифэр было небезопасно.

— Ты закончил, Геральт?

— Да.

— Вылезай из лохани.

Йеннифэр, не вставая, небрежно махнула рукой и проговорила заклинание. Вода из лохани вместе с той, что разлилась по полу и стекала с Геральта, собралась в полупрозрачный шар и со свистом вылетела в окно. Послышался громкий плеск.

— А, чтоб вас, сукины дети! — долетел снизу сердитый возглас. — Некуда, что ли, обмылки плескать? Чтоб вас вши живьем зажрали, чтоб вас сказило, чтоб вы сдохли!

Чародейка прикрыла окно.

— Черт побери, Йен, — захохотал ведьмак. — Могла бы откинуть подальше.

— Могла, — буркнула она. — Да не хотела.

Йеннифэр взяла со стола светильник и подошла к Геральту. Белая ночная рубашка, повторяющая все движения тела, делала ее невероятно привлекательной. «Больше, чем будь она голой», — подумал он.

— Хочу тебя осмотреть, — сказала она. — Риггер мог оцарапать.

— Но не оцарапал. Я бы почувствовал.

— После эликсиров? Не смеши. После эликсиров ты не почувствуешь и открытого перелома, пока торчащая кость не станет цепляться за живые изгороди. А на риггере могло быть все, до столбняка и трупного яда включительно. В случае чего, еще не поздно противодействовать. Повернись.

Он чувствовал на теле мягкое тепло светильника, случайные прикосновения ее волос.

— Вроде бы все в порядке, — сказала она. — Ляг, пока эликсиры не свалили с ног. Эти смеси чертовски опасны. Ты день ото дня постепенно убиваешь себя.

— Я вынужден принимать их перед дракой.

Йеннифэр не ответила. Снова присела к зеркалу, медленно расчесала черные, крутые, блестящие локоны. Она всегда расчесывала волосы перед тем, как лечь в постель. Геральт считал это чудачеством, но обожал наблюдать за ней во время этой процедуры и подозревал, что Йеннифэр это знала.

Ему вдруг стало очень холодно, а эликсиры буквально лихорадили его, немела шея, по низу живота ходили водовороты тошноты. Он выругался под нос, свалился на кровать, не переставая при этом глядеть на Йеннифэр.

Шевеление в углу обратило на себя его внимание. На криво прибитых к стене, покрытых тенётами оленьих рогах сидела небольшая, черная как смоль птица и, наклонив голову, глядела на ведьмака желтым неподвижным глазом.

— Что это, Йеннифэр? Откуда оно вылезло?

— Что? — повернула голову Йеннифэр. — Ах, это? Пустельга.

— Пустельга? Пустельги бывают рыжевато–крапчатые, а эта черная.

— Это магическая пустельга. Я ее сделала.

— Зачем?

— Нужно, — отрезала Йеннифэр.

Геральт не стал задавать вопросов, знал, что Йеннифэр не ответит.

— Идешь завтра к Истредду?

Чародейка отодвинула флакончик на край стола, спрятала гребень в шкатулку и закрыла дверцы трельяжа.

— Иду. Утром. А что?

— Ничего.

Она легла рядом, не задув светильника. Она никогда не гасила свет, не терпела спать в темноте. Светильник ли, фонарь ли, свеча ли должны были догореть до конца. Всегда. Еще одно чудачество. У Йеннифэр было невероятно много чудачеств.