Ведьмак - Анджей Сапковский

— Я уже извинился, — сухо напомнил Кагыр, устраивая себе лежанку на новом месте. — Со многим я смирился в этой уважаемой компании и ко многому привык. Но извиняться по–прежнему считаю для себя возможным только один раз.

— А вообще–то, — проговорил ведьмак, совершенно неожиданно для всех и, кажется, для себя тоже, приняв сторону юного нильфгаардца, — ты стал чертовски раздражителен, Лютик. Невозможно не заметить, что это как–то связано с бумагой, которую ты с некоторых пор принялся пачкать на биваках огрызком свинчатки.

— Факт бесспорный, — подтвердил вампир Регис, подбрасывая в огонь березовые ветки. — Последнее время наш менестрель стал раздражительным, да к тому же скрытным, таинственным и жаждущим уединения. О нет, в отправлении естественных потребностей присутствие свидетелей ему отнюдь не мешает, чему, впрочем, в нашей ситуации удивляться не приходится. Стыдливая скрытность и раздражительность, вызываемая посторонними взглядами, связаны у него исключительно с процессом покрывания бумаги бисерным почерком. Неужто мы присутствуем при рождении поэмы? Рапсодии? Эпоса? Романса? Канцоны, наконец?

— Нет, — возразил Геральт, придвигаясь к костру и укутываясь попоной. — Я его знаю. Это не может быть рифмованная речь, ибо он не богохульствует, не бормочет себе под нос и не подсчитывает количество слогов на пальцах. Он пишет в тишине, и, стало быть, это — проза.

— Проза! — Вампир сверкнул острыми клыками, от чего обычно воздерживался. — Уж не роман ли? Либо эссе? Моралите? О громы небесные, Лютик! Не мучай нас. Не злоупотребляй… Раскрой, что пишешь?

— Мемуары.

— Чего–чего?

— Из сих записок, — Лютик продемонстрировал набитую бумагой тубу, — возникнет труд моей жизни. Мемуары, называемые «Пятьдесят лет поэзии».

— Вздорный и нелепый труд, — сухо отметил Кагыр. — У поэзии нет возраста.

— Если все же принять, что есть, — добавил вампир, — то она много древнее.

— Вы не поняли. Название означает, что автор произведения отдал пятьдесят лет, не больше и не меньше, служению Госпоже Поэзии.

— В таком случае это еще больший вздор, — возразил ведьмак. — Ведь тебе, Лютик, нет и сорока. Искусство писать тебе вбили розгами в задницу в храмовой инфиме[22] в восьмилетнем возрасте. Даже если ты писал стихи уже там, то ты служишь своей Госпоже Поэзии не больше тридцати лет. Но я–то прекрасно знаю, ибо ты сам не раз об этом говорил, что всерьез рифмовать и придумывать мелодии начал в девятнадцать лет, вдохновленный любовью к графине де Стэль. И значит, стаж твоего служения упомянутой Госпоже, друг мой Лютик, не дотягивает даже до двадцати лет. Тогда откуда же набралось пятьдесят в названии труда? Может быть, служение графине засчитывается как год за два? Или это метафора?

— Я, — надулся поэт, — охватываю мыслью широкие горизонты. Описываю современность, но заглядываю и в будущее. Произведение, которое я начинаю создавать, я намерен издать лет через двадцать–тридцать, а тогда никто не усомнится в правильности данного мемуарам заглавия.

— Ага, теперь понимаю. Если меня что–то удивляет, так это твоя предусмотрительность. Обычно завтрашний день тебя интересовал мало.

— Завтрашний день меня по–прежнему мало интересует, — высокомерно возвестил поэт. — Я мыслю о потомках. О вечности!

— С точки зрения потомков, — заметил Регис, — не очень–то этично начинать писать уже сейчас, так сказать, «на вырост». Потомки имеют право, увидев такое название, ожидать произведения, написанного с реальной полувековой перспективы личностью, обладающей реальным полувековым объемом знаний и экспериенции.[23]