Ведьмак - Анджей Сапковский

— Я не собираюсь тебя принуждать. Это было бы позорно. Ведь ты разумная и гордая девушка. С характером.

Равнина. Море трав. Вересковые заросли. Камень, выступающий из вересков, будто спина притаившегося хищника.

— Ты возжелала обладать драгоценностью, Йеннифэр. Я не могу ее тебе дать, предварительно не уверившись кое в чем. Я хочу проверить, что в тебе сокрыто. Поэтому я привела тебя сюда, на то место, которое с незапамятных времен было и осталось местом Силы и Могущества. Утверждают, что твоя бесценная магия действует всюду. Кажется, стоит протянуть руку. Ты не боишься ее протянуть?

У Йеннифэр пресеклось дыхание. Она молчала, не в состоянии произнести ни единого слова.

— Сила, способная преобразовывать мир, — сказала женщина, которую нельзя было называть по имени, — есть, по–твоему, Хаос, искусство и наука. Проклятие, благословение и прогресс. А случайно, не есть ли она Вера? Любовь? Жертвенность?

Слышишь? Поет петух Камби. Волна бьет о берег. Волна, которую разрезает нос Нагльфара. Поет рог Хеймдалля, стоящего лицом к врагу на радужной дуге Бифроста. Подступает Белый Хлад, надвигаются Вьюга и Пурга… Земля дрожит от содроганий Змея…

Волк пожирает Солнце. Луна чернеет. Есть только холод и тьма. Ненависть, месть и кровь…

На чью сторону ты встанешь, Йеннифэр? Где ты будешь — на восточном или же на западном краю Бифроста? Будешь с Хеймдаллем или против него?

Поет петух Камби.

Решай, Йеннифэр. Выбирай. Ибо только для того вернули тебе некогда жизнь, чтобы ты в нужный момент могла свершить выбор.

Свет или Тьма?

— Добро и Зло, Свет и Тьма, Порядок и Хаос… Все это лишь символы, в действительности такой полярности не существует! Свет и Тьма есть в каждом, немного того, немного другого. Это бессмысленный разговор. Бессмысленный. Я не принимаю мистицизм. Ты и Сигрдрифа считаете, что Волк пожирает Солнце. Я же знаю, что это — затмение. И пусть так оно и останется.

— Останется? Что?

Она почувствовала, как земля уходит из–под ног, как какая–то чудовищная сила выкручивает ей руки, ломает суставы в плечах и локтях, натягивает позвонки, словно при пытке страппадо. Она крикнула от боли, рванулась, открыла глаза. Нет, это не был сон. Это не мог быть сон. Она висела на дереве, распятая на ветвях огромного ясеня. Высоко над ней кружил сокол, под ней, внизу, во мраке, слышалось шипение змея, шелест трущихся одна о другую чешуек.

Что–то пошевелилось рядом. По ее напряженному, измученному болью плечу пробежала белочка.

— Ты готова? — спросила белочка. — Готова ли ты к самопожертвованию? Чем ты готова пожертвовать?

— У меня нет ничего! — Боль ослепляла и парализовывала. — И даже если б было, я не верю в смысл такого самопожертвования! Я не хочу страдать ни за какие миллионы! Я не хочу страдать вообще! Ни за кого и ни ради кого!

— Страдать не хочет никто. А ведь это — удел каждого. Просто некоторые страдают сильнее. Не обязательно по собственному выбору. Дело не в том, что ты терпишь страдания. Дело в том, как ты их терпишь.

* * *

Янка! Яночка!

Забери от меня это горбатое уродище! Я не хочу ее видеть!

Это твоя дочка, точно так же, как и моя.

Да? Мои дети — нормальные!

Как ты смеешь… Как ты смеешь намекать…

Это в твоей эльфьей родне были чаровницы. Это ты прервала первую беременность. Вот все из–за чего. У тебя порченая эльфья кровь и лоно, женщина. Поэтому ты рожаешь уродов.

Это несчастное дитя… Такова была воля богов! Это твоя дочь, точно так же, как и моя! Что мне было делать? Удушить ее? Не перевязывать пуповину? Что мне делать теперь? Вывезти ее в лес и оставить там? Чего ты, о боги, от меня хочешь?

Папа! Мама!

Вон, чудовище!

Как ты смеешь! Как ты смеешь бить ребенка! Стой! Куда ты? Куда? К ней, да? К ней?