Ведьмак - Анджей Сапковский

Да, женщина. Я — мужчина, мне вольно удовлетворять желание, где хочу и когда хочу. Это мое естественное право. А ты мне отвратительна. Ты и плод твоей вырожденной матки. Не жди меня к ужину. Я не приду ночевать.

Мама…

Почему ты плачешь?

Зачем ты бьешь меня и отталкиваешь? Ведь я была послушной.

Мама! Мамочка!

* * *

— Способна ли ты прощать?

— Я уже давно простила.

— Насытившись первой местью?

— Да.

— Ты сожалеешь?

— Нет.

* * *

Боль. Чудовищная боль истязаемых рук и пальцев.

— Да, я виновна! Ты это хотела услышать? Признание и раскаяние? Ты хотела увидеть, как Йеннифэр из Венгерберга кается и бьет себя в грудь? Нет, такого удовольствия я тебе не доставлю. Вину признаю и жду кары. Но моего раскаяния ты не дождешься!

Боль доходит до предела.

— Ты перечисляешь мне преданных, обманутых, использованных, ты обвиняешь меня от имени тех, кто умер от моей ли руки, или из–за меня покончивших с собой? То, что когда–то я подняла руку на самое себя? Значит, были основания! И я не жалею ни о чем! Даже если б могла повернуть время вспять… Я не жалею ни о чем.

На ее плечо опустился сокол.

Башня Ласточки. Башня Ласточки. Спеши к Башне Ласточки, доченька.

Поет петух Камби.

* * *

Цири мчится галопом на вороной кобыле, пепельные волосы разметал ветер. С лица льется и брызжет кровь, яркая, живая… Вороная кобыла взвивается птицей, гладко перемахивает над воротами. Цири качается в седле, но не падает…

Цири среди ночи, в каменисто–песчаной пустыне, с поднятой рукой, из руки вырывается светящийся шар… Единорог, разгребающий копытом щебень… Много единорогов… Огонь… Огонь…

Геральт на мосту. В битве. В огне. Пламя отражается в острие меча.

Фрингилья Виго, ее зеленые глаза широко раскрыты от удовольствия, ее темная стриженая головка лежит на раскрытой книге, на фронтисписе… Видна часть заглавия: «Заметки о смерти неминуемой»…

В глазах Фрингильи отражаются глаза Геральта.

Бездна. Дым. Лестница, ведущая вниз. Лестница, по которой надо пройти. Что–то кончается. Надвигается Tedd Deireadh, Час Конца…

Тьма. Сырость. Пронизывающий холод каменных стен. Холод на запястьях, на щиколотках. Боль, пульсирующая в изуродованных руках, разрывающая размозженные пальцы…

Цири держит ее за руку. Длинный, темный коридор, каменные колонны, а может, статуи… Мрак. В нем шепоты, тихие, как шум ветра.

Двери. Бесконечное множество дверей с гигантскими тяжелыми створками беззвучно отворяются перед ними. А в конце, в непроглядной тьме — те, которые не откроются сами. Которых открывать нельзя.

Если боишься, вернись.

Эти двери отворять нельзя. Об этом ты знаешь.

Знаю.

И все–таки ведешь меня туда.

Если боишься — вернись. Еще не поздно. Есть еще время возвратиться.

А ты?

Мне — поздно.

Поет петух Камби.

Пришел Tedd Deireadh.

Aurora borealis.

Рассвет.

* * *

— Йеннифэр, проснись.

Она подняла голову. Посмотрела на руки. Обе на месте. Целые.

— Сигрдрифа? Я уснула…

— Идем.

— Куда? — шепнула она. — Куда теперь?

— Я тебя не понимаю. Идем. Ты должна это увидеть. Случилось нечто… Нечто поразительное… Никто из нас не знает, как и чем это объяснить. Но я догадываюсь. Милостью… Снизошла на тебя милость богини, Йеннифэр.

— О чем ты, Сигрдрифа?

— Взгляни.

Она взглянула. И громко вздохнула.

Брисингамен, священная драгоценность Модрон Фрейи, уже не висел на шее богини. Он лежал у ее ног.

* * *

— Я верно понял? — удостоверился Крах ан Крайт. — Ты отправляешься с этим магическим устройством на Хиндарсфьялл? Жрицы отдают тебе священный бриллиант? Позволяют использовать в твоей адской машине?

— Да.

— Ну–ну, Йеннифэр. Уж не обратили ли тебя жрицы в свою веру? Что там произошло, на острове?