Ведьмак - Анджей Сапковский

Бонарт не успокоился. Вернулся в Говорог. Орали друг на друга все: Бонарт, Филин, Риенс и тот четвертый, загадочный, нечеловеческий, скрипящий голос. Потом подняли на седла всю ганзу, кроме тех, которые вроде меня не в состоянии были ехать. Созвали кметов с факелами, помчались в леса. Вернулись поутру.

Ни с чем. Если не считать ярости, горевшей в глазах.

Разговоры, — вспоминала Веда, — начались лишь через несколько дней. Вначале все слишком боялись Филина и Бонарта, которые так бесились, что лучше было не попадаться им на глаза. За какое–то неловкое словцо даже Берт Бригден, офицер, получил рукоятью нагайки по лбу.

Но потом разговоры пошли о том, что творилось во время погони. О маленьком соломенном единороге из часовенки, который вдруг вырос до размеров дракона и напугал коней так, что седоки свалились с седел, чудом не переломав шеи. О мчащейся по небу кавалькаде огненноглазых призраков на конских скелетах, которых вел страшенный король–скелет, приказывавший своим слугам–упырям затирать следы копыт черной кобылы рваными плащами. Об ужасном хоре козодоев, орущих «Лиик’йорр, лиик’йоор из крови“. О наводящем ужас вое призрачной беанн’ши, вестницы смерти.

Ветер, дождь, тучи, кусты и деревья фантастических форм, вдобавок страх, у которого глаза велики, разъяснял Бореас Мун, побывавший там лично. Вот и все объяснение. А козодои? Ну что, козодои как козодои, эти, добавлял он, завсегда кричат.

А тропа, следы копыт, которые вдруг исчезают, словно лошадь в небеса улетела?

Лицо Бореаса Муна, следопыта, умеющего выследить рыбу в воде, при таком вопросе становилось унылым. Ветер, отвечал он, ветер засыпал следы песком и листьями. Другого объяснения нет.

Некоторые даже верили, — вспоминала Веда, — некоторые даже поверили, что все это были естественные явления либо миражи. И даже смеялись над ними.

Но смеяться перестали. После Дун Дара. После Дун Дара уже не смеялся никто».

* * *

Когда он ее увидел, то невольно попятился, втянув воздух.

Она смешала гусиный смалец с печной сажей и получившейся густой краской зачернила глазные впадины и веки, растянув их длинными линиями до самых ушей и висков.

Выглядела она не хуже дьявола.

— От четвертого островка на высокий лес, самым краем, — повторил он. — Потом вдоль реки до трех усохших деревьев, от них грабами по болоту напрямик на запад. Как появятся сосны, поезжай краем и считай просеки. Свернешь в девятую и потом уж не сворачивай никуда. Потом будет поселок Дун Дар, с его северной стороны — выселки. Несколько халуп. А за ними, на развилке, корчма.

— Запомнила. Не беспокойся.

— Особенно осторожной будь на излучинах реки. Остерегайся мест, где камыши реже. Мест, поросших горецом. А если все–таки еще до сосняка тебя застанут сумерки, остановись и пережди до утра. Ни в коем случае не езди по болотам ночью. Уже почти новолуние, к тому же тучи…

— Знаю.

— Теперь относительно Страны Озер… Направляйся на север через горы. Избегай главных трактов, там всегда полно солдат. Когда доберешься до реки, большой реки, которая называется Сильта, — это будет больше половины пути.

— Знаю. У меня есть карта, которую ты начертил.

— Ах да, конечно.

Цири в который раз проверила упряжь и вьюки. Механически. Не зная, что сказать. Оттягивая то, что наконец сказать следовало.

— Мне приятно было принимать тебя здесь, — опередил он. — Серьезно. Прощай, ведьмачка.

— Прощай, отшельник. Благодарю тебя за все.

Она уже была в седле, уже приготовилась тронуть Кэльпи, когда он подошел и схватил ее за руку.

— Цири, останься, пережди зиму…

— К озеру я доберусь до морозов. А потом, если все будет так, как ты сказал, то уже ни тракты, ни морозы не будут иметь значения. Я возвращусь телепортом на Танедд. В школу в Аретузе. К госпоже Рите… Как давно это было, Высогота. Как давно…

— Башня Ласточки — легенда. По мне, это всего лишь легенда.