Ведьмак - Анджей Сапковский

Кагыр прыснул в кулак. Ангулеме добавить было нечего.

— Встречались, — продолжал Рейнарт де Буа–Фресне, — княгиня с господином Лютиком тайно месяца, вероятно, два, от Беллетэйна до Летнего Солтыция. Да позабыли об осторожности. Разошлась весть, начали болтать языки. Милсдарь Лютик не мешкая на коня вскочил и отбыл. Оказалось, поступил вполне разумно. Потому что как только князь Раймунд из Цинтры возвратился, донес ему обо всем один услужливый лакей. Князя, когда узнал он, какой инсульт на него свалился, какие порожа ему пристроили, такая дикая, можете себе представить, ярость обуяла, что он супницу с борщом на стол опрокинул, потом слугу–доносителя чеканчиком разделал, слова всякие–разные выдавал, затем при свидетелях дал маршалу двора по морде и большое ковирское зеркало вдребезги разнес. Княгиню же в ее собственных покоях заточил и, пытками пригрозив, все из ее княжеского сиятельства вытянул. Сразу же за господином Лютиком погоню учинил, повелев без всякой жалости и разговоров соблазнителя прикончить и сердце из груди вырвать. Вычитавши что–то подобное в какой–то стародавней балладе, вздумал он сердце Лютиково зажарить и ее сиятельство княгиню Анарьетту принудить на глазах всего двора оное сердце откушать. Бррр, тьфу ты, отвратность какая, надо же! На свое счастье, успел–таки господин Лютик сбежать.

— Повезло парняге. А князь, значит, от горестей штиблеты отбросил?

— Скончался светлейший князь. Но не сразу. Инцидент, как я уже сказал, вконец скрутил его, да так, что кровь в нем закипела. И апоплексия его схватила и, стало быть, паралич. Лежал он без мала полгода что твой пень. Но поправился. Даже ходить начал было. Только глазами беспрерывно моргал, вот так.

Рыцарь повернулся в седле, прищурился и скривился будто обезьяна.

— Хоть князь сам был известный трахтельман и попрыгунчик, так от этих подмигиваний еще больший из него сделался в амурах pericolosus,[60] ибо каждой бабе чудилось, будто это он из аффекта именно ей подмигивает и ей любовные знаки подает. Ну, бабы, известное дело, на такие почитания шибко падки. Их ничуть не смущает, что всем им клеймо похотливых и распутных припечатывают. Что нет, то нет. А князь, как я сказал, моргал много, почти непрерывно, так что все per saldo[61] одно на одно выходило. В итоге–то меру в разнузданности он перебрал, и в одну из ночей хватил его второй удар. И дух из него вышел. Прямо в алькове.

— На бабе? — загоготала Ангулема.

— По правде… — Рыцарь, до того смертельно серьезный, усмехнулся в усы. — По правде–то, под бабой. Однако не в подробностях суть.

— Конечно ж, нет, — серьезно поддержал Кагыр. — Особого траура, мыслю, по князю Раймунду не было, а? Пока слушал, мне подумалось…

— Что неверная жена вам милее, чем муж–рогоносец, — по своему обычаю влез в разговор вампир. — Неужто по той причине, что сейчас она здесь властвует?

— И по этой тоже, — разоружающим тоном ответствовал Рейнарт де Буа–Фресне. — Но не только. Раймунд, да будет ему земля пухом, таким был бездельником, вертопрахом, паршивцем и, культурно выражаясь, сукиным сыном, что самого дьявола через полгода довел бы до язвы желудка! А правил в Туссенте семь лет. Зато княгиню Анарьетту народ обожал и обожает.

— Значит, можно рассчитывать на то, — жестко сказал Геральт, — что после князя Раймунда осталось не так уж много неутешных друзей, которые ради того, чтобы отметить круглую дату кончины покойного, готовы устроить Лютику засаду со стилетами?

— Можете рассчитывать. — Рыцарь глянул на него, а взгляд у него был острый и вполне понимающий. — И, чес–слово, расчеты вас не подведут. Я же говорил: поэт мил госпоже Анарьетте, а за госпожу Анарьетту тут любой позволит себя на куски разделать.

Возвернулся рыцарь бравый

Да с войны, войны–забавы!

Ну а милка не ждала.

От другого родила!

Ой–ля–ля, ой–ля–ля,

Вот и мри за короля!