Холодное время - Фред Варгас (2017)

– Да, как всегда, по вечерам он выпивал два стакана. Так вот, отец сбежал как жалкий трус, ему, видите ли, приспичило прокатиться верхом. Выходя, он сказал мне: “Он пригрозил, что убьет наших детей. Так что я и за тебя тоже беспокоился. Поставь себя на мое место”. А я прокричал ему в ответ: “Лучше сдохнуть, чем оказаться на твоем месте!” И, не помня себя, убежал в свой флигель. Я слышал, как вернулась лошадь, но по-прежнему желал отцу гореть в аду, проклинал его на все лады. Часа через три у меня прояснилось в голове. Конечно, он хотел меня защитить. Поэтому утром я пошел к нему, чтобы спокойно все обсудить. Я поднялся в кабинет и обнаружил его мертвым. Он покончил с собой из-за меня.

Амадей потянул по очереди за каждый палец, щелкая суставами. Это у него тоже хорошо получалось. Селеста беззвучно плакала в углу. Адамберг разлил остатки кофе – пирог был полностью съеден. Стемнело, на деревенской колокольне пробило полдевятого.

– Ну, вот и все, – сказал Амадей. – Возможно, я не вполне точно передал ее слова, наши диалоги и так далее, у меня не такая память, как у Виктора. Но все произошло именно так. Мама хотя бы подпалила ему задницу, ей одной хватило на это смелости. Вам обязательно надо доложить о том, что случилось в Исландии?

– Нет, – сказал Бурлен.

– Я могу идти?

– Последний вопрос, – вмешался Адамберг, подтолкнув к нему рисунок. – Вам уже приходилось видеть этот символ?

– Нет, – удивился Амадей, – а что это такое? Буква H? Как в имени Henri?

– Ну вот, – сказал Бурлен после ухода Амадея, потирая себе живот, чтобы утихомирить голод, который уже давал себя знать. – Признавшись во всем Амадею, Алиса Готье с чистой совестью вскрыла себе вены в ванне. Амадей прав: она сделала это исключительно ради собственного спокойствия, совершенно не задумываясь о последствиях своих слов для молодого человека. Если их “ублюдок” убивает всех, кто его предает, то теперь и Амадею пора заткнуться.

– Не пиши в рапорте, что он все нам рассказал.

– В каком еще рапорте? – спросил Бурлен.

Они медленно шли по темной аллее. Данглар старался не сходить с гравия, чтобы не запачкать ботинки, а Адамберг шагал по обочине, как всегда не упуская возможности прогуляться по траве. Что лишний раз доказывает – съязвил как-то дивизионный комиссар, уважавший, но недолюбливавший Адамберга, – что он так и не приобщился толком к цивилизации. С тех пор как в Париже сорнякам дали спокойно расти на решетках, проложенных вокруг деревьев, Адамберг часто сворачивал с пути, чтобы пройтись по этим жалким островкам дикой природы. Одно из растений, которое он приминал сейчас на ходу, цеплялось за его брюки маленькими липучими шариками, которые приходилось отдирать. Он поднял правую ногу, разглядел в темноте добрый десяток впившихся в материю колючек и оторвал одну из них. Они прилипали со страшной скоростью и не выпускали добычи, хотя у них даже лапок не было. Адамберг забыл название растения, известное каждому школьнику.

Что касается Бурлена, то, когда голод вступал в свои права, все остальные заботы улетучивались. И ему надо было как можно скорее покончить со всеми делами.

– Что такое, Адамберг? – спросил он.

– Ничего.

– Итак, признания Алисы Готье повлекли за собой ряд драматических событий, – подвел итоги Бурлен. – Амадей оскорбляет отца, возвращается наутро, чтобы задобрить его, но поздно. Анри Мафоре, проклятый сыном, кончает жизнь самоубийством.

– Идите прямо, – сказал Адамберг, когда его спутники решили свернуть в сторону. – Нам надо выслушать рассказ Виктора о путешествии в Исландию до того, как он пообщается с Амадеем. Селеста говорит, что он не ужинает со всеми, а сидит у себя во флигеле.

– Что нового может нам поведать Виктор? – Бурлен пожал плечами.

– А что со знаком? – спросил Данглар.

– Наверняка это эмблема исландской группы, – предположил Бурлен, с каждой минутой мрачнея все больше. – Мы этого никогда не узнаем.