Брат за брата - Андерс Рослунд, Стефан Тунберг (2019)

– А другой автомат?

– Остался на асфальте в паре метров от тела. Я не смог его подобрать.

Никогда не оставляй следов.

Единственные следы, которые останутся – это те, которые я сам решу оставить.

Они молча смотрели друг на друга. Посреди некоего подобия спокойствия. И хотя робкий свет торшера в гостиной был таким слабым, что удавалось различить только черты лица, Лео был уверен, что глаза, глаза Сэма, вернулись. О преступлении и смерти на его лице напоминали теперь только пятнышки возле левого глаза и левого угла рта.

– Завтра, Сэм. Завтра мы немного подумаем об этом. Автомат, который ты не подобрал, означает, если я правильно понимаю легавых, что я проведу пару часов там, куда не собирался возвращаться.

Второй автомат, который использовался при налете на инкассаторов и который поэтому тоже должен был сейчас покоиться на двадцатипятиметровой глубине, наверняка лежал на столе у техников-криминалистов. Лео понимал: он впервые оставил подобный след. Они выйдут на него. Вызовут на допрос. Но только для порядка, пока не проверят его надежное алиби. Ни фига у них нет, что могло бы вывести прямо на него – только скучные старые подозрения, из которых даже цепочку косвенных улик не составишь.

– А когда я закончу с твоим братцем-легавым, мне понадобится еще пара часов, чтобы заменить Яри.

Чтобы пройти последний этап: полицейский участок. С кем-то, на кого можно положиться. Хотя он никогда не полагался на людей. Не было у него времени выстраивать доверительные отношения.

Значит, выбирать оставалось всего из двоих.

Феликс или Винсент.

– Вот что, Сэм. Я хочу, чтобы ты связался с албанцами и перенес визит домой на вечер.

Может быть, Феликс – который уже сказал «нет» и который был самым упрямым человеком из всех, кого ему доводилось встречать.

Или Винсент – который тоже сказал «нет» и теперь, кажется, избегает его?

– Ты жив, Сэм. А добыча цела и лежит здесь, в этом буфете. Завтра мы на пару часов опоздаем из-за того, что… ну, случилось сегодня. Но мы успеем. И через трое суток завершим наш план.

* * *

Паника.

Вот что она чувствовала.

Не понимая, откуда она взялась.

Бритт-Мари снова заворочалась в кровати. Вся в поту, от затылка до поясницы. Будильник на ночном столике кричал ей угловатыми цифрами – 23.47.

Она легла рано, полтора часа назад, надеясь, что в темноте найдет сон – и ей не придется узнать, когда и в каком состоянии он явится домой. Может, она проснется утром – а он преспокойно лежит в ее гостевой комнате, легонько похрапывая, завернувшись в простыню, как в детстве.

Странные чувства теснились, сталкивались друг с другом, и в первые бессонные часы она все пыталась понять, нормальны ли они. Или она просто мать, которая любит своего сына и беспокоится за него, хотя он, вполне вероятно, отправился куда-то отпраздновать свой первый день на свободе после долгой отсидки.

Ее чувства нормальны. Она убедилась в этом. Любовь – вот что она ощущает. Но – вдобавок – и кое-что другое. Панику. Чувство такое сильное, такое знакомое, что каждый раз, когда она уже почти засыпала, соскальзывала в дрему, в памяти всплывала тюремная камера – это раздражало и прогоняло сон. Паника была связана с тюрьмой. С посещением убогих унылых помещений в разных тюрьмах. Постепенно эти свидания стали неотъемлемой частью ее будней. Каждые две недели, год за годом, несмотря на утомительные поездки, она навещала троих своих сыновей, сидевших за разными стенами, в разных частях страны.

Она мысленно оглядела маленький, довольно простой дом.

Но этот дом – ее.