Тайна в его глазах - Эдуардо Сачери (2012)

Было видно, что семья приобрела фотоаппарат, потому что фотографии уже не были такими выстроенными. Группа девушек на берегу реки, в купальниках, в сопровождении матроны неопределенного возраста и вида, исключающего пререкания. Две девушки в белых фартуках, держащие флаг Аргентины. Одна из девушек — Лилиана. Белый мохнатый пес, низкорослый, играющий с девушкой, конечно же с Лилианой.

Фотографии с пятнадцатилетия. Их много, все увеличенных размеров. Лилиана в светлом платье, ожерелье в два ряда, накрашена немного ярковато, наверное, слишком много теней на веках. Фотографии со столами, с каждой группой приглашенных: группа почтенных стариков, наверняка бабушки с дедушками и двоюродные бабушки и дедушки; следующая — группа девочек, большинство из них те же, что и на фотографии в купальниках на берегу реки; еще одна — группа юношей, облаченных во взятые напрокат или одолженные костюмы; еще одна — группа детей, видимо племянники и племянницы. Фотографии вальса, на площадке между сдвинутых столов — с папой, с дедушкой, с братом и затем с бесчисленным количеством молодых людей, которым этот миг и обстоятельства позволили замереть в танцевальной позе, обнимая за талию такую красотку.

Сложно сказать, где именно проходит пикник, может, в Палермо, но по выражению лица Лилианы — все еще в Тукумане. Ей здесь шестнадцать, максимум — семнадцать. Группа девушек и молодых людей, сидящих на траве, около ручья.

— А это, когда мы начали встречаться, — сказал Моралес, пододвигая ко мне следующую стопку. Там было всего несколько фотографий. И Моралес добавил, словно извиняясь: — Их немного. Мы встречались всего лишь год.

Это меня порадовало, ведь оставалось еще много снимков, а мне хотелось все же закончить побыстрее, и я боялся показаться бестактным. Я всегда чувствовал одно и то же, когда рассматривал фотографии: искреннее любопытство, истинный интерес к этим жизням, представленным в молчаливой вечности на глянцевом картоне, и вместе с этим — глубокую меланхолию, ощущение потери, неизлечимую ностальгию. Потерянный рай за каждым из этих маленьких моментов, словно выскочивших из прошлого, как глупые зайцы, не имеющие возможности выбраться из луча фар. Меланхолия уже начинала давить на меня, но пока еще оставалась большая часть коллекции. Я протянул руку к другой стопке, словно желая отступить от либретто, подготовленного для меня Моралесом, и он не лишил меня этой свободы, за что я был ему благодарен.

— Это — когда Лилиана получила диплом учительницы, — прокомментировал Моралес без малейшего намека на горечь, которая, как я боялся, могла охватить его в любой момент, — после этого она отработала всего лишь год перед тем, как переехать сюда.

Это были недавние фотографии. Прически женщин, лацканы мужских костюмов, узлы галстуков — все это говорило о «совсем недавно»; все это уже не казалось мне столь ностальгирующим. Видно было, что в семье этой девушки любили справлять события. Всегда накрыт стол, на стене какое-нибудь украшение, соответствующее случаю, множество стульев, чтобы разместить такое количество друзей, родственников и соседей, которые повторялись на каждом праздновании.

Не знаю, почему я задержался там, где задержался. Может, потому, что мне всегда нравилось смотреть на второстепенные вещи, которые находились на заднем плане. Я перестал перебирать стопку и остановился на той фотографии, которая была у меня в руках. Довольная Лилиана, окруженная девушками и молодыми людьми, наряженная в светлое платье, простое и легкое, видимо летнее, держала в руках свой диплом. Я поднял взгляд на Моралеса:

— Можете еще раз дать мне фотографии с пятнадцатилетия? — Я постарался, чтобы моя просьба звучала как можно более обыденно.