Тайна в его глазах - Эдуардо Сачери (2012)

Это было так. Какой же страшной вещью иногда бывает правда. Мы с Сандовалем столько раз обсуждали политическое насилие и репрессии. В основном после смерти Перона. Сейчас уже не так часто обнаруживают трупы где-нибудь в полях. Очевидно, что убийцы усовершенствовали свой стиль работы. Работая в Следственном Суде, мы были слишком далеко от этих дел, чтобы знать их заказчиков, но достаточно близко, чтобы кое-что понимать. Не нужно было быть слишком прозорливым. Мы каждый день видели, как задерживают людей то тут, то там. Или кто-то нам рассказывал. И эти задержанные никогда не доходили до участков, никогда не давали показаний в Суде, и никогда их потом не переводили в Девото или в Касерос.

— Не знаю. Может, когда-нибудь узнаю.

Я попытался вспомнить лицо Начо. Он несколько раз заходил к нам в Суд, но картинка расплывалась, не получалась четкой в моем воображении.

— Я пошел. — Сандоваль резко встал, надел пиджак и направился к двери. — Увидимся.

«… твою мать!» — подумал я. Снова. Я открыл окно и подождал. Прошло несколько минут, но Сандоваль не пересек Тукуман в сторону Виамонте. Я почувствовал себя слегка виноватым: «Наводнение в Индии унесло сорок тысяч жизней, но, так как я не знал этих людей, меня больше беспокоит здоровье моего дяди, который недавно перенес инфаркт». В какой-нибудь части, в каком-нибудь комиссариате Начо отделывают кулаками и плетьми. Но он не беспокоил меня так, как его двоюродный брат Пабло, который был моим другом и который собирался напиться до потери сознания.

Я был эгоистом или мы все такие? Я утешил себя тем, что для Сандоваля я мог сделать что-то, а вот для его двоюродного брата Начо уже ничего. Так ли это? Я решил дать ему обычную фору: три часа до того, как я поеду его искать. Я сел за стол и начал редактировать одно предварительное заключение. Может, на сей раз три это чересчур?

32

Пока я спускался по лестнице со стороны улицы Талькауано, я на какой-то момент засомневался. У меня в кармане была приличная сумма — последний взнос за мою квартиру. Предполагалось, что я оплачу его сразу же, выйдя из Суда, потому что нотариусы все равно закрывались поздно. Но поскольку я боялся, что дал слишком большую фору Сандовалю, я решил все-таки отправиться искать друга, а оплату можно произвести и в другой день. Я проверил еще раз, что деньги надежно спрятаны во внутреннем кармане пиджака, и пошел ловить такси. Мы объездили весь Пасео Колон. Сандоваля нигде не было. Таксист был в хорошем расположении духа, так что он долго распинался на тему того, как проще всего можно поправить дела в стране. Если бы я так не переживал и не был бы так сконцентрирован на поисках возможного местонахождения Сандоваля, то, может, и попросил бы его пояснить, какую связь он улавливает между «военные знают, что делают», «здесь никто не хочет работать», «всех их надо замочить» и «Ривер Лабруны — это пример для подражания».

Я попросил его поездить по улицам, пересекающимся с Пасео Колон. Наконец-то я нашел Сандоваля в одном отвратительном баре на улице Венесуэла. Я расплатился с аналитиком национальной реальности и подождал, пока он не отсчитал мне всю сдачу полностью. Пока он шарил по карманам, с легким налетом раздражения из-за моей скупости, я наслаждался своей маленькой местью. Вот теперь я не торопился. Сандоваль все равно не вынесет, если я вытащу его оттуда до одиннадцати, а сейчас было не больше девяти.

Я сел в баре напротив и попросил кока-колу. Мне предложили пепси, и я не стал спорить. Я никогда не видел, чтобы он так напивался. Меня это даже пугало. И в то же время вызывала восхищение его стойкость. Без трагичности, без чрезмерных жестов, Сандоваль поднимал следующий стакан и осушал его за два-три глотка. Потом его взгляд устремлялся в пустоту, он ждал, пока жгучая жидкость опустится до самых кишок. Через несколько минут он снова просил наполнить стакан.