— Что ты делаешь? — раздраженно воскликнула я, когда снова смогла дышать.

— Это всего лишь мусор.

Я на протяжении долгой секунды таращилась на нее. Она же не слышала меня? Нет.

Присмотревшись, я заметила странный наклон ее головы и зажатый между ухом и плечом мобильный. Значит, избавление от накоплений всей моей жизни даже не требовало ее полного внимания? Я не на шутку разозлилась.

— Хватит! — Я пересекла комнату и ударила по мешку. Моя рука прошла через большую его часть — ничего удивительного, — но мешок в руках мамы слегка качнулся. Она хмуро взглянула на него. Затем ее снова отвлек телефонный разговор.

— Нет, Расс, я обещаю. Я бы не сделала этого.

Расс. Папа. Мама говорит по телефону с ним? Ноги внезапно подогнулись, как будто я вот-вот упаду в обморок. Не знаю, возможно ли это в моем состоянии, но я не горела желанием узнать.

Мои родители давно уже говорят друг с другом неохотно и только в присутствии третьей стороны. И я как- то серьезно сомневаюсь в том, что это был трехсторонний звонок "папа-адвокат-мама".

Какого черта? Я медленно опустилась на пол рядом с ногами мамы и мешком мусора. Мне был виден торчащий из него верх дурацкого коллажа, который я была вынуждена сделать на урок психологии миссис Джонсон на тему "Как в рекламе подается секс".

— Так лучше. Не легче, но лучше. — Мама сделала глубокий вдох. — Каждый шаг помогает.

Анонимные Алкоголики. Она, должно быть, говорит о своих встречах. После развода с папой три года назад она превратилась в безнадежную алкоголичку. Этот разговор был верхом неожиданности еще и потому, что мама была трезвой. Абсолютно трезвой, насколько я могла судить. До недавнего времени она была королевой пьяных звонков и пьяных е-мейлов. Что-то мне все это не нравится.

— Я ценю, что об этом рассказал мне именно ты, а не кто-то другой. — Она вытерла руки о свои спортивные брюки, взяла мобильный в руку и присела на край моей кровати. Потом прерывисто вздохнула и деланно улыбнулась. В такой близости я видела на ее чистом, без макияжа лице, морщинки в уголках глаз. — Поздравляю вас с Джиджи. Правда. Это повод для праздника. Алона была бы рада.

— Меня охватило неприятное предчувствие. Ничто, касающееся Джиджи, вторую жену моего отца и бывшую секретаршу, не могло меня порадовать.

После развода с папой мама стала жалкой, проспиртованной алкоголичкой, и некоторое время я обвиняла ее в своей смерти. Я должна была вернуться домой, прогуляв урок физкультуры, чтобы стащить ее похмельный зад с постели для встречи с папой (и их адвокатами), когда ранним утром самым неожиданным образом столкнулась с автобусом.

Но Джиджи… самая настоящая стерва. Она еще при моей жизни постоянно доставала папу с тем, чтобы он урезал алименты, и она могла получить больше того, чего хочет… Мы с ней открыто и взаимно ненавидели друг друга. Меня явно не обрадует то, что бы она там не праздновала.

Не дожидаясь ответа, мама нажала на отбой. Ее лицо сморщилось, она уронила мешок, легла на постель и подтянула колени к груди. Она нескольких минут плакала, уткнувшись в мою подушку, которая — я знаю это с прошлого посещения своей комнаты — уже начала пахнуть пылью, а не шампунем и дынно-огуречным лосьоном для тела.

Затем она села и, к моему удивлению, вместо того чтобы направиться вниз и уставиться с тоской на пустеющий бар, или полезть в заначку — уверена, она все-таки где-нибудь припрялата спиртное, — встала и, схватив мешок для мусора, снова начала выбрасывать мои вещи, бормоча себе под нос что-то, подозрительно напоминающее молитву.