Тюльпанная лихорадка - Дебора Моггак (2017)

От этих мыслей миссис Моленар отвлек стук в дверь. Вслед за служанкой в комнату вошла София, ее беременная соседка.

– Кажется, уже началось, – с трудом выговорила она, схватившись за живот. – Пожалуйста, сообщите моему мужу в гавань, хорошо? – Она замолчала, согнувшись от боли, потом перевела дух и выпрямилась. – И еще, не могли бы вы послать кучера де Йонхов по этому адресу? – София сунула в руку госпоже Моленар листок бумаги. – Там живет акушерка. Скажите, что это срочно.

Та вскочила с места:

– Дорогая, давайте я пойду с вами…

– Нет, нет! Служанка позаботится обо мне, пока не приедет акушерка.

София вышла. Госпожа Моленар нахмурилась. Почему служанка сама не отнесла записку? Отпустить из дома хозяйку, в ее-то состоянии! До чего толстая и ленивая корова эта Мария! Госпожа Моленар всегда была такого мнения. В последнее время та всегда сидела сиднем, отдыхая неизвестно от чего. Поэтому и раздалась во все стороны, как свинья. Не говоря уже о том, что она нахалка.

Госпожа Моленар вытерла попку Лудольфа мягкой тканью. Ее служанка никогда бы не позволила себе подобного. Правда и то, что ей всегда невероятно везет со слугами. Это еще одна сторона ее великого счастья.

41. Корнелис

Ты смотришь на цветок, красой его плененный,

Но быстро вянет он, жарою опаленный.

Лишь слово Господа всегда живет в веках.

Что перед ним весь мир? Всего лишь жалкий прах.

Ян Брейгель-старший

Корнелис расхаживал по комнате. Из спальни Софии доносились крики боли. Каждый крик пронзал ему сердце. Если бы он мог выносить ребенка вместо нее! Отдал бы все на свете – свой дом, свое богатство, – лишь бы прекратить ее мучения.

На столе стояли песочные часы. Корнелис успел перевернуть их дважды: значит, страдания Софии длились уже два часа. Корнелис молча ходил по мраморному полу. Двухцветные плиты отмечали интервалы между криками: черная, белая, черная, белая, – словно он играл в какие-то чудовищные шахматы. «Мы все лишь фигуры в руках Господа».

Дом погрузился в неестественную тишину, будто затаил дыхание. Серый свет с трудом просачивался в комнаты. На блестящем дубовом столе с пузатыми ногами стояли песочные часы, рядом – пара подсвечников и недоеденное яблоко. Холодная неподвижность натюрморта. «Мертвая жизнь» – так называли этот жанр французы. Зловещая фраза, если вдуматься.

Сверху опять донесся хриплый вопль – немыслимый, нечеловеческий, от которого стыла в жилах кровь. На стене висела «Сюзанна и старцы». Когда-то ее пышное тело искушало Корнелиса. Он считал его соблазнительным – но как мерзко, как отвратительно все это выглядело теперь, когда его скотские желания привели к страданиям женщины, которую он любил больше всего на свете. Каждую ночь София смиренно и послушно уступала его похоти, а к чему это привело? К ужасной муке, какую он не мог с ней разделить.

«Господи, помилуй нас. Боже, спаси ее…» Черная… белая… черная… белая… Шагов между криками становилось все меньше. Схватки участились. Черная… белая… «Услышь, Боже, молитву мою и не скрывайся от моления моего; внемли мне и услышь меня; я стенаю в горести моей…»

По лестнице торопливо спустилась повитуха.

– Пошлите за доктором Соргом! – крикнула она.

– Что случилось?

– Ничего, все в порядке. Необходима помощь.

Она назвала адрес доктора. Где эта чертова служанка? Корнелис схватил плащ: он сам сходит за врачом. Как Мария могла уйти в тот самый момент, когда она больше всего нужна? Когда он прибежал домой и бросился к Софии, жена сказала, что Мария отправилась к портнихе, но это было сто лет назад. А лавка портнихи всего в двух кварталах от дома. Куда она пропала?

Корнелис быстро накинул плащ и выскочил на улицу. Накрапывал дождь.

42. Ян

За все ухватишься – все потеряешь.

Якоб Катс. Моральные символы, 1632 г.