Другая королева - Филиппа Грегори (2016)

Последние несколько миль пути до Уингфилда идут вдоль реки. Когда мы добираемся туда, уже вечереет, но хотя бы дождь перестал. Я промокла насквозь; но я, по крайней мере, могу сбросить капюшон и оглядеться, любуясь красивейшим подъездным путем к любимому дому моего господина. Мы едем понизу речной долины, в реку от нас убегают водяные курочки, в вечернем небе кричит чибис, потом мы сворачиваем за угол и видим за заливными лугами прекрасный дворец Уингфилд, встающий из-за деревьев, как Царство Небесное. Под ним лежат топи, над водой поднимается туман, я слышу кваканье лягушек и крик выпи. Над водой густо растут деревья, наконец-то начинают зеленеть ясени, шелестят плотные купы ив. Поет дрозд, его трель звенит в сумерках, а потом с белым шорохом мимо нас проскальзывает, словно призрак, сова-сипуха.

Это владения Талботов, принадлежащие моему мужу, унаследованные от его семьи, и, каждый раз видя их, я думаю, как удачно вышла замуж: этот дворец – один из прекрасных домов, которые я могу назвать своими. Он похож на собор, он словно литография на фоне неба. Высокие арочные окна окружены белой каменной резьбой, башни вздымаются в вечернее небо, леса лежат внизу, как клубящиеся облака свежей зелени, грачи кричат, устраиваясь на ночлег, а мы едем по грязной дороге к дому, и перед нами открывают главные ворота.

Я выслала половину своих домочадцев вперед, чтобы подготовить дом, так что, когда королева и мой муж граф прибыли ранее, под полуденным солнцем, их ждали музыканты. Когда они вошли в главный зал, в каждом конце был разведен огонь, чтобы они могли согреться, а слуги и жильцы выстроились в ряд, кланяясь. Когда прибываю я, в сумерках, с оставшейся мебелью, ценностями, портретами, золотыми сосудами и прочими сокровищами, они уже обедают. Я вхожу и обнаруживаю их в главном зале, они сидят вдвоем за большим столом, перед нею тридцать два блюда, мой муж занимает стул пониже, по правую руку от нее, и подливает ей что-то из большой серебряной супницы, взятой в аббатстве, золотым половником, принадлежавшим самому аббату.

Они даже не замечают меня, когда я вхожу в заднюю дверь, и я уже собираюсь к ним присоединиться, когда что-то заставляет меня замешкаться. Мое лицо и волосы покрывает дорожная грязь, одежда на мне сырая, я в глине до колен, и пахнет от меня конским потом. Я мешкаю, и тут мой муж граф поднимает взгляд, и я машу ему и указываю на главную лестницу, ведущую в нашу спальню, словно я не голодна.

Она такая свежая, такая юная, такая избалованная в этом черном бархате и белом льне, что я не могу заставить себя присоединиться к ним за обеденным столом. У нее было время помыться и сменить одежду; ее темные, как ласточкино крыло, волосы гладко убраны под белый капюшон. Лицо, бледное и гладкое, прекрасно, как на портрете, когда она смотрит в конец зала и поднимает белую руку, чтобы меня поприветствовать, улыбаясь манящей улыбкой. Впервые в жизни, вообще в первый раз, я чувствую себя неопрятной; хуже того… старой. Я никогда раньше этого не ощущала. Всю жизнь, во время ухаживаний, при четырех мужьях, я всегда была юной невестой, я была младше большинства своих домашних. Я всегда была привлекательной молодой женщиной, умелой в домашних делах, с умом управляла людьми, которые на меня работали, носила опрятное платье, подбирала одежду к лицу, была знаменита тем, что умна не по годам – молодая женщина, у которой вся жизнь впереди.