Другая королева - Филиппа Грегори (2016)

Я поверить не могу, что чувствую такую утрату. Видимо, я привык быть ее опекуном, оберегать ее. Я так привык гулять по утрам и поглядывать на ее сторону двора, и видеть закрытые ставни, если она еще спит, или открытые, если уже встала. Я привык кататься с ней по утрам и обедать вечером. Я так увлекся ее пением, ее любовью к картам, ее радостью от танцев, постоянным присутствием ее редкостной красоты, что не могу представить, как буду жить без нее. Я не могу просыпаться по утрам и целый день проводить без нее. Бог свидетель, я не могу провести без нее остаток жизни.

Не знаю, как это получилось, я, разумеется, не был неверен Бесс или своей королеве, я не изменил ни жене, ни монарху, но я не могу не искать каждый день шотландскую королеву. Я стремлюсь к ней, когда не вижу ее, а когда она приходит, – сбегает по ступеням к конюшням или медленно идет ко мне, озаренная со спины солнцем, – я чувствую, как улыбаюсь, словно мальчишка, исполненный радости при виде нее. Ничего, кроме этого, невинная радость, что она идет ко мне.

Я не могу заставить себя осознать, что кто-то приедет и заберет ее у меня и я не смогу ни слова сказать против. Я буду молчать, и ее увезут, и я ничего не скажу.

Они приезжают к полудню, двое лордов, которые ее у меня заберут, вваливаются во двор, следом за своей стражей. У меня получается горько улыбнуться. Они еще узнают, как дорого содержать эту стражу: кормить, поить, следить, чтобы ее не подкупили. Они узнают, что за ней невозможно уследить, сколько ни плати. Кто может ей противостоять? Что за мужчина откажется кататься с ней ежедневно? Что за мужчина помешает ей улыбнуться охраннику? Что за сила помешает сердцу солдата перевернуться в груди, когда она с ним поздоровается?

Я иду их встречать, пристыженный их присутствием, стыдясь своего грязного маленького двора, а потом съеживаюсь, узнав их знамена и увидев, кого Сесил выбрал, чтобы заменить меня в роли опекуна для этой женщины. Боже милосердный, чего бы мне это ни стоило, я не могу отдать ее им. Я должен отказаться.

– Милорды, – запинаясь, произношу я, говоря от ужаса медленнее.

Сесил прислал Генри Гастингса, графа Хантингдона, и Уолтера Деверо, графа Херефорда, чтобы они ее похитили. Он бы мог с тем же успехом послать пару убийц-итальянцев с отравленными перчатками.

– Мне жаль, Талбот, – напрямик говорит Хантингдон, спрыгивая с коня и рыча от неловкости. – Весь этот ад затеял Лондон. Нельзя сказать, что будет дальше.

– Весь этот ад? – повторяю я.

Я быстро соображаю, нельзя ли сказать, что она больна, или тайно отослать ее обратно в Уингфилд. Как мне защитить ее от них?

– Королева для безопасности переехала в Виндзор и подготовила замок к осаде. Она созывает всех английских лордов ко двору, все под подозрением. Вы тоже. Простите. Вам нужно немедленно явиться после того, как вы поможете перевезти вашу пленницу в Лейстершир.

– Пленницу? – я смотрю Гастингсу в лицо. – В ваш дом?

– Она больше не гостья, – холодно отвечает Деверо. – Она пленница. Ее подозревают в изменническом заговоре с герцогом Норфолком. Мы собираемся отвезти ее туда, где ее можно держать под присмотром. В тюрьму.

Я оглядываю тесный двор, единственные ворота с подъемной решеткой, ров и дорогу, идущую по холму.

– Под большим присмотром, чем здесь?

Деверо коротко смеется и произносит, почти про себя.

– Желательно в бездонной яме.

– Ваш дом показал себя ненадежным, – резко говорит Гастингс. – Даже если и не вы сам. Ничего не доказано. Ничего против вас нет, по крайней мере сейчас. Талбот, мне жаль. Мы не знаем, как глубоко проникла гниль. Мы не можем сказать, кто предатель. Нам надо быть начеку.

Я чувствую, как жар ударяет мне в голову, на мгновение я перестаю видеть, такой гнев меня охватывает.

– Никто никогда не сомневался в моей чести. Никогда прежде. Никто никогда не сомневался в чести моей семьи. Ни разу за пятьсот лет преданной службы.