— Как?! — возмутилась мама, размахивая надкусанным огурцом, и тут же воззрилась на меня с интересом. — А что так можно?

— Можно.

У мамы появилось странно-лукавое выражение лица. Я подскочила к ней и прорычала:

— Ага! Я так и знала: вы поучаствовали! Эти утренние букеты — ваших рук дело?

Мама перестала улыбаться, выпала из состояния задумчивости, и снова возмутилась:

— Нет! С чего ты взяла? Но если твой Александр — такой вертопрах, то я сама звоню папе! Где мой телефон? Where's my bloody cell phone1?!

Я обогнала её и встала в дверях в гостиную, как вратарь на чемпионате мира.

— Вот ты и попалась!

Мама остановилась и невинно моргнула.

— Упс… — хрипло-мурчательно хохотнула и тут же сделала вновь негодующий вид: — И вовсе нет! Я звоню твоему отцу, чтобы бросал всё и ехал бить морду твоему мачо! Вот же негодяй!

Я закатила глаза.

— Господи, за что мне это?! Мачо в Лондоне. А из папы такой же мордоворот, как из меня снегоуборочная машина!

Мама изменила тактику, подкралась ко мне, приобняла за талию.

— Зато у нашего папы другие таланты, — улыбнулась она. — А твой Александр негодяй! Ты очень расстроена, крошка Мо? Хочешь я открою бутылочку Токайского?

— Ещё как расстроена! Сегодня у Вселенной кажется цель — меня доконать! Даже без диагноза. И вы туда же…

Мама обняла меня.

— Ну что ты, Шушунечка, мы из самых лучших побуждений! Но что там с аннулированием развода, расскажешь мне?

— Ты первая.

— Но ведь папа там…

— Окучивает Лиз? — я отстранилась от мамы и, забрав у неё огурец, с надрывом откусила, и

только сейчас поняла, что я ничего не ела сегодня.

— Слушай, ну ты же у нас цветочек, а ведёшь себя, как гестаповец на допросе. Не айс.

— Как гестаповец я буду, если побью тебя этим огурцом.

— Не надо, вон картошечка в сковородке на столе. Лучше кушай, — рассмеялась мама и пошла к буфету. Раскрыла дверцу, украшенную темными, поскрипывающими от времени резными завитушками, извлекла на свет бутылку вина и поставила на стол. Затем два бокала на тонких ножках и зачем-то халву. Очень хорошее сочетание с вином и фри!

Мне захотелось плакать, но я знала, что лучше не давать слабину. Не известно ещё, расколется ли наш джазовый партизан. Я устало села на стул за круглым столом, где со вчерашнего дня остались в вазе сладости и всякая всячина, дымилась картошка на чугунной сковородке, пристроенная на деревянную разделочную доску и томно возлежали на блюдце сардельки, присыпанные зелёным лучком.

В гостиной царил хаос, словно пролетел вещевой ураган. Ох, с одним папой мне было справляться легче. С мамой же чтобы поддерживать порядок, нужно увольняться с работы с раскладывать вещи по местам в режиме двадцать четыре на семь.

Мама всё-таки взяла телефон и с сожалением кому-то начала звонить.

— Папе? — спросила я.

Они кивнула, затем отложила в сторону гаджет.

— Не берёт. Возможно, уже занят. Какие там разговоры в творческом порыве?

— Не уверена, что заказное донжуанство можно назвать творчеством.

— А зря, — как ни в чём не бывало заявила мама, присаживаясь напротив со штопором. — Ныне никто так красиво ухаживать не умеет! Женщина, как инструмент, её тоже надо настроить должным образом…

— Похоже, папа не тот инструмент выбрал, — усмехнулась я.

— Отчего же не тот? У него и на виолончели прекрасно всё получается!

Мама закусила губу и как-то странно прикрыла веки. Мечтательно, что ли?

Я прогнала рой ответных мыслей, решив, что родители сами разберутся, что там у них происходит, мне своих проблем хватает. Но надеюсь, они не сойдутся опять, а то мне точно придётся съезжать или воскрешать бабушку, чтобы ставила их на место…