Восточная Империя - Саберхаген Фред (1996)

Чап выглянул наружу. Женщина исчезла, на ее месте лежало нечто огромное, напомнившее Чапу грязные пепелища и горы трупов на поле битвы. Оно было заключено в мощную оболочку из сияющего металла, и его громкое дыхание напоминало завывание ветра. Скользкая куча содрогалась и шевелилась, превращаясь в головы, хвосты и сросшиеся члены, но не могла выбраться из охватывающей ее решетки. Затем появился рот, превышающий по размерам любой другой, он разевался, словно раздираемый изнутри, и из него хлынули самые различные существа и люди — люди, одетые в одежды множества народов или совсем нагие; они катались по земле или лежали оглушенные, крича, словно новорожденные младенцы, хотя большинство из них были вполне взрослыми. Среди них были и солдаты Запада, все еще сжимавшие в руках оружие. И одна огромная фигура, которую Чап сразу узнал…

Вернувшись к жизни из того, что показалось ему худшим ночным кошмаром, верховный владыка Драффут прежде всего подумал не о собственном состоянии, не о том, чтобы выйти из битвы; он не мог думать ни о чем, кроме уничтоженного озера. Не обращая внимания на разрушения и растерянность, которые его окружали, он сразу поднял взгляд к своим высокогорным владениям. Лучащийся каскад эликсира из озера уменьшился до простого ручейка. Он иссякал с неизбежностью смерти.

Драффут сразу стал взбираться по склону позади цитадели. В нем еще осталась сила плавить скалу в живую субстанцию, которая сама удерживала его руки и ноги; сила, накопленная им за века проживания в озере и вблизи него, сила, которая не позволила ему умереть и срастила его кости почти сразу, как они были переломаны. Только эта жизненная сила дала ему возможность выдержать потрясение, когда он поднялся к своему озеру и обнаружил его осушенную оболочку растрескавшуюся у дна, словно разбитое яйцо. Матовый, черный материал внутренней отделки, единственный материал Старого Мира, который мог выдерживать быстротечные процессы самой жизни — эта скорлупа впервые на его памяти осталась без каких-либо изменчивых узоров или веселых бабочек. Машины-врачеватели, чья жизнь уже угасала, дергались и слабо шевелились, словно умирающие лягушки в осушенном пруду.

Драффут не стал долго стоять в разбитом дверном проеме, тупо глядя на полный разгром всего, ради чего он существовал. Снизу до него донеслись крики. Крики людей с поля битвы, людей, снедаемых страхом и крайне нуждающихся в помощи. И он без промедления двинулся к ним, чтобы посмотреть, что он мог бы сделать.

Он снова двинулся вниз по склону, сперва шагом, затем бегом. Перед ним, подобно разоренному муравейнику, лежала уничтоженная крепость, на развалинах толпились люди. Там и сям они продолжали сражаться друг с другом. Но в воздухе больше не было валькирий.

Вблизи от Драффута неподвижно лежала одна из них, разбитая при падении, с согнутыми винтами, с корпусом, развалившимся от удара. Взгляд в широко распахнутую дверь на ее брюхе показал, что находящийся внутри человек мертв и окоченел. Драффут в ярости подхватил машину, затряс ее и закричал. Там, где его руки касались металла, он вздрагивал от слабого пробуждения жизни; но и только. Лишь теперь масштаб происшедшего начал доходить до сознания владыки Драффута во всей полноте. Даже если бы он смог каким-нибудь образом восстановить или оживить эту машину, ей некуда было бы лететь и не было бы лечения для находившегося внутри человека. Так же, как и ни для кого из лежащих на поле или тех, кто мог пасть завтра.

Далеко внизу, близ того места, где огромная трещина в горе расколола внешнюю стену крепости, на глаза Драффуту попался яркий отблеск. Это было многоцветное сияние озера, стекшего в маленькую впадину между скал. Он сразу отшвырнул в сторону разбитый механизм, вытащив наружу тело. Бережно держа тело в одной руке, он поспешил туда.