Восточная Империя - Саберхаген Фред (1996)

Сатрап Экумен, повернувшись на своем троне под черно-бронзовым навесом, тоже смотрел на Сару. Совершенно ясно было, что девушка выкрикивала имя человека, только что павшего в на удивление неравном бою. Здесь нечто большее, чем простая случайность, подумал Экумен. Взглядом он приказал старшему по гарему поскорее успокоить девчонку, убрав подальше от гостей вместе с ее безумными выкриками и искаженным лицом. А затем он снова повернулся вперед, глядя через арену туда, где рядом со своим женихом сидела его дочь. Это превратилось почти в рефлекс для Экумена — подозревать дочь, как только досадные внутренние интриги начинали угрожать согласию, если не безопасности, в его доме. И то выражение, которое она придала своему лицу в данную минуту, вид этакого аристократического раздражения из-за переполоха, было слишком нарочитым, чтобы он хотя бы на мгновение ему поверил.

Так.

Сатрапа, конечно, не волновала утрата, понесенная рабыней гарема. Так же, как и исход гладиаторской схватки, хотя и досадный. Что его действительно уязвило — так это только что сделанное открытие: в его собственном Замке, без его участия и ведома, кем-то посторонним, кто завтра вообще, скорее всего, не будет иметь здесь никакого веса, могла быть завязана интрига. Это означало, что в его окружении есть влиятельные люди, преданные, прежде всего, его дочери — и сегодня, и завтра, когда она станет госпожой в соперничающем доме и ставки будут куда выше.

Он должен был произвести впечатление на своих гостей. Он должен был сегодня же узнать, кто эти шутники, и сегодня же расквитаться с ними.

И вот он уже наклонился вперед, жестом останавливая охранников, уже готовых прикончить лежащего человека, — раненый мог пригодиться для допроса. Гэрл, командующий воинами, поняв по лицу своего господина, что что-то не так, был уже рядом. Экумен быстро отдал приказ немедленно доставить к нему обоих гладиаторов и тех, кто готовил их к схватке.

— В мой Зал Приемов.

Повернув голову, Экумен бросил Распорядителю Игр:

— Позаботься, чтобы моим гостям было предоставлено какое-нибудь другое развлечение, а затем тоже явишься ко мне. — Он пристально взглянул через арену и повысил голос: — Моя дорогая дочь и мой сын, прошу вас следовать за мной.

Но, вставая, Экумен вынужден был замешкаться: по проходу у самого нижнего ряда мест, вызывая волнение и пересуды среди гостей, к нему проталкивался командующий рептилиями. На лице командующего рептилиями было написано, что он считает свое дело не терпящим отлагательства. В руке он держал сумку рептилии-гонца с каким-то объемистым грузом.

— Пойдем со мной, — сказал ему Экумен и зашагал по проходу, образованному расступившимися придворными, направляясь в здание. Он заметил облака, которые, набежав с поразительной внезапностью, закрывали закатное солнце, и услышал, как Распорядитель Игр призывал:

— Дамы и господа, прошу внутрь! Погода, похоже, восстала против нашего праздника. Мой господин призывает вас чувствовать себя свободно в его зале, где он присоединится к вам, как только сможет!

Оказавшись внутри здания, Экумен сразу отстранил командующего рептилиями.

Командующий рептилиями прошептал:

— Мой господин, эта сумка, скорее всего, была послана нам из Оазиса, так как ее нашли в пустыне. Ее послали несколько дней назад, так как труп гонца успел разложиться. Один из моих разведчиков нашел его час назад. Гонец, вероятно, погиб во время одной из тех странных гроз, что свирепствовали над пещерой в течение нескольких последних дней.

— Что в ней?

— Там, должно быть, было сообщение, мой господин, но — видите? — замок сумки сломан, из-за грозы или при падении, и ветер пустыни не дал сохраниться никакой бумаге. Только это. — Командующий рептилиями отбросил потрепанную сумку; в его руках остался увесистый металлический ящичек величиной в два сложенных кулака. Он выглядел так, словно побывал и в огне, и в битве.