Малафрена - Ле Гуин Урсула Кребер (2004)

— И хорошо, что мы наконец выбрались из города, — продолжал Итале. — Ты завтра попробуй мою кобылу, у нее чудесный аллюр! Господи, как давно я не ездил верхом, да еще на такой отличной лошадке! Это же настоящий праздник. Даже больше, чем праздник. Спасение… — Итале помахал в воздухе трубкой, которая снова погасла. — Во мне скопилось столько всякой ерунды, Амадей! Я был ею просто битком набит. А теперь снова пуст и свободен. Наконец-то! Воздух, солнце, тишина, простор…

Эстенскар встал и подошел к двери, которая выходила прямо на деревенскую улицу — даже порог не отделял утоптанную землю снаружи от земляного пола внутри. Тьма под раскидистыми дубами казалась материальной, прохладной и мягкой на ощупь. Слышался легкий шелест листьев, поскрипывала вывеска над дверью гостиницы, сквозь черные ветви просвечивали крупные звезды, то пропадавшие, то вспыхивавшие вновь.

— Неужели все так просто? — До этого он так долго молчал, что Итале, одурманенный усталостью, свежим воздухом, пивом и сытным ужином, не сразу понял, о чем он говорит. — Ты отправляешься… создавать себя, создавать новый мир! Но ведь все, что ты хочешь сделать, увидеть, узнать, нужно сперва познать на собственном опыте; прежде чем стать таким, каким тебе хочется, нужно пройти через испытания. И вот ты покидаешь родной дом, приезжаешь в столицу, начинаешь путешествовать, не пропускаешь ничего, все стремишься попробовать сам, пытаешься создать себя заново, заполняешь собой весь мир — своими целями, амбициями, желаниями, — и вдруг в твоей душе совсем не остается места. Там просто повернуться негде…

— А теперь есть, — подхватил Итале. — Я же говорю: теперь я пуст, как этот кувшин из-под пива. Воздух, солнечный свет, тишина, простор.

— Ну, это ненадолго.

— Это-то как раз надолго. Просто мы с тобой не вечны.

Эстенскар прислонился к дверному косяку, глядя в темноту и прислушиваясь к тишине этого сельского края.

— Теперь, когда я наконец твердо знаю, что ничего выбрать не смогу, — проговорил он, — когда я понял, что никакого выбора и не существует, что я никогда не смогу жить так, как мне нравится, что все это было обманом, пустым тщеславием и бессмысленной тратой времени… когда я наконец сдался и прекратил попытки идти избранным мною путем, я сразу потерял его; я не слышу ничьих голосов, я заблудился. Я зашел слишком далеко, и пути домой нет.

Даже много лет спустя стоило Итале услышать, как кто-то произносит имя его друга, и в его памяти сразу же всплывали эти мгновения — просторная комната с земляным полом, горящая свеча, кувшин из-под пива на дубовом столе, огонь в очаге, дрожащая на осеннем ветру темная листва за распахнутой дверью и тишина, в которой тихий голос Эстенскара звучал необычайно отчетливо, но все же будто замирал, поглощенный этой всеобъемлющей тишиной и царившим вокруг покоем.

— Но ведь, приехав в Эстен… — начал было Итале и умолк, понимая, как глупо прозвучит то, что он хотел сказать. И все же ему хотелось переменить настроение Эстенскара. Сам он был так счастлив в тот день, что жаль было отпускать от себя это счастье.

— Это уже не мой дом, — сказал Эстенскар. — Слишком поздно. Одна дорога ведет на восток, другая — на запад, но в жизни для тебя не существует направления, пока тебе его не укажут. А ведь укажут непременно! Ты не сам его выбираешь. Ты всего лишь принимаешь то, что тебе предлагают. Если предлагают. Так зачем же я еду в Эстен? Сам не знаю. — Он говорил резко, бросая на Итале мстительные взгляды, однако Итале давно уже понял, что Эстенскар сердится вовсе не на него.

— Но всегда очень многое зависит от того, где ты в данный момент находишься, — возразил он. — Иди сюда, сядь, и поговорим спокойно. Мы только что вырвались на свободу. Всего лишь. И пока что слишком рано всерьез беспокоиться о конечной цели этого путешествия.

Эстенскар послушался и снова сел за стол, поставив на него локти и уронив голову на руки. Пальцами он машинально ерошил свои жесткие рыжеватые волосы.