Малафрена - Ле Гуин Урсула Кребер (2004)

— Я знаю: ты всем сердцем любишь этот край и этих людей. И ты была совершенно права, что вытащила меня сюда. — Он умолк, остановился и стал смотреть поверх сверкавших неспокойных вод озера на гору Охотник, темневшую вдали под белой шапкой снегов. Пьера молчала, он вскоре снова заговорил: — И еще: прости меня, но ты так молода! Тебе всего восемнадцать. Ты единственная отрада у отца… Время есть. Подумай. У меня нет причин торопить тебя. Если ты хочешь разорвать нашу помолвку, если ты хочешь, чтобы я отпустил тебя на волю, только скажи.

Она стояла с ним рядом, плотно закутавшись в шаль, потому что холодный, пронзительный ветер, вдруг поднявшись, зашумел в голых ветвях деревьев. Вот он и сказал то самое, чего она совсем не ожидала. Она никогда не умела правильно рассчитать! И было бы так просто, даже слишком просто — разрубить этот гордиев узел прямо сейчас… Вот только, если вечно рубить узлы, все на свете в итоге начнет распадаться, разваливаться… Дживан всегда был так добр к ней, абсолютно, жертвенно добр и очень благороден. Но не доброты она жаждала…

— Я вовсе не собиралась просить тебя об этом, Дживан. Я хочу только… ну… подождать немного. Совсем немного. Дело в том, что, если бы мы поженились сразу, прошлой весной, все было бы хорошо. Но теперь… я чувствую, что должна подождать. Но мне совсем не хочется тебя огорчать!

— Больше всего я огорчился бы, если б узнал, что каким-то образом сделал тебя несчастной. Ах, Пьера! Не мучь, не насилуй себя, не старайся быть ко мне милосердной.

Он был галантен. И сказал это очень спокойно. Пьера резко обернулась к нему, глаза ее сверкнули от гнева.

— Но ведь это ты стараешься быть милосердным — не я! Я не знаю даже, чего хочу, а ты знаешь! Знаешь — за меня!

— Я не могу и не стану просить у тебя то, чего ты по собственной воле мне дать не можешь, — сухо возразил он.

— Вряд ли мы когда-нибудь станем жить здесь, верно? — спросила она очень тихо, робко, совсем по-детски, зная ответ заранее.

— Верно. — Он не в состоянии был что-либо прибавить к этому краткому ответу и быстро пошел по берегу прочь от нее. Она смотрела, как он идет — стройный, казавшийся даже хрупким на фоне довольно высоких сверкающих волн, один на пустынном берегу меж водами и небесами.

Вернулся он довольно быстро и снова встал с нею рядом.

— А не лучше было бы, — начал он довольно спокойно, — отказаться от всех взаимных обязательств и позволить времени все решить за нас? Знаешь, Пьера, я ведь и сам собирался попросить тебя подождать, пока тебе не исполнится двадцать. Возможно, и ты думала об этом, но гнала прочь подобные мысли. Вряд ли было бы справедливо — прежде всего по отношению к тебе — просить тебя сохранить данное мне обещание; это, возможно, впоследствии лишь усложнило бы дело… Но знай, что я в любом случае не изменю своих намерений. Это не угроза и не клятва, а всего лишь, увы, констатация факта. Я ничего не могу с этим поделать. — Он неожиданно улыбнулся и тут же отвернулся: он был не в силах смотреть на нее, ожидая ответа и уже понимая, каков будет этот ответ.

— Но разве мы не можем… Но что ты будешь… — Пьера, сердясь на себя, стиснула кулаки. — Хорошо, Дживан. Пусть будет так, как ты сказал. И мне ужасно жаль, что ты не выбрал кого-то получше! Такую женщину, которая знает, что делает!

— Но я ведь тебя до сих пор по-настоящему и не видел, — сказал он ласково, снова поворачиваясь к ней. — Я тебя до сих пор почти не знал!

И это была чистая правда. Теперь Дживан говорил совершенно искренне, он больше не в силах был сдерживаться, от его показного спокойствия не осталось и следа. Наконец-то они разговаривали, стоя лицом к лицу, и смотрели друг другу прямо в глаза. Пьера не выдержала первая. Не сводя с него глаз, она протянула к нему руки, но он потупился и сказал напряженно и сухо: