Самолет без нее - Мишель Бюсси (2014)

— Как только увидела, что Эмили порезалась до крови. И что Кредюль собирает осколки. Грубая работа. Лучше бы принес шприц и жгут. И сказал бы честно, что ему нужно. Я не так уж много от него требовала. Мы с ним с самого начала договорились: я позволяю ему приходить, а он за это делится со мной всем, что сумеет узнать.

— Но в этом-то он тебя не обманул? Он ведь принес тебе копию отчета из лаборатории…

Глаза Николь заполнились слезами.

— Все не так, Марк. Не совсем так. Да, он принес мне отчет, но… В общем, я стояла над раковиной и плакала. А потом вдруг решилась. Я как раз споласкивала нож. И вот сжала зубы и полоснула себя по пальцу. Совсем слегка надрезала, но кровь потекла. Забинтовала палец и понесла Кредюлю рюмку ликера. А в ликер накапало немного крови. Совсем чуть-чуть. Но он все понял. Он был не дурак.

— И что он сказал?

Николь улыбнулась — кажется, в первый раз.

— Смутился немного. Как мальчишка, которого застали за шалостью. Но Кредюль не был злым человеком. Он попросил прощения и признал, что вел себя как последний кретин. Трогательно было его слушать. А потом пообещал, что сделает тест на установление родства между Эмили и Карвилями — для Матильды. И еще один — между Эмили и Витралями. Для меня. А потом…

Николь снова закашлялась. Кашель не давал ей говорить. Марк с трудом выдавил из себя:

— Николь… Что ты имеешь в виду?

Николь мяла и комкала в пальцах белый платок.

— Ты действительно хочешь это знать? Ну ладно, в любом случае я не совершила никакого преступления. Хотя я сомневаюсь, что Кредюль написал об этом у себя в дневнике.

Нет, Марк не хотел ничего знать! Слезы бежали по щекам Николь, но она их не утирала.

— В тот вечер мы с ним занимались любовью. Пока вы веселились в кафе. Два старика. Для меня это было в первый раз… После того как умер твой дед. Первый и единственный. Гран-Дюк давно положил на меня глаз. Он был славный. Практически единственный мужчина, которого я пускала к себе в дом. Он…

— Николь…

Марк встал и с немного неуклюжей нежностью опустил руки на плечи бабушке, а затем приложил к ее губам свой палец. Ему отчетливо, словно наяву, представился труп Гран-Дюка.

— Ты не обязана мне это все рассказывать…

— Обязана, Марк. Так нужно.

Николь вытерла слезы и убрала в карман платок.

— Ладно, Марк. Ты прав. Тебе это неинтересно. Болтает старуха…

Она сделала по комнате несколько шагов, поправила скатерть на столе и уставилась на лежащий перед Марком голубой конверт.

— Ты что, его открывал?

— Это долгая история. Можно сказать, что это произошло случайно. Но в общем, да. Открывал.

— Тогда ты должен понимать, почему я плачу. Не из-за Кредюля. Вернее, не только из-за Кредюля. Я плачу из-за Эмили.

Марк в свою очередь вскочил с дивана, охваченный ужасным предчувствием. У него подкашивались ноги. В голове плавал туман.

«Я плачу из-за Эмили». Слова Николь пробивались словно плотную вату. Что это значит: она плачет из-за Эмили? Ведь анализ ДНК, напротив, должен ее успокоить. Разве он не равносилен официальному свидетельству о рождении?

Он осторожно взял со стола надорванный конверт и вложил его в руку Николь. Затем потянулся ко второму — тому, что Гран-Дюк когда-то вручил его бабушке.

Марк вскрыл конверт.

Прочитал текст отчета.

Комната закружилась у него перед глазами. Пианино, фотографии в рамках, салфетки, диван, телевизор — все завертелось в каком-то невообразимом вихре.

Листок выпал у него из рук.

То, что было написано на листке, вообще не имело смысла.

49

2 октября 1998 г., 23.37.