Разоблаченная Изида. Том II - Блаватская Елена Петровна (2006)

Где, по записям о европейской магии, мы можем найти более искусных заклинателей, нежели в таинственных уединениях монастыря? Альберт Магнус, знаменитый епископ и чудодей из Ратисбона, был непревзойденным в своем искусстве. Роджер Бэкон был монах, и Фома Аквинский был одним из наиболее ученых учеников Альберта. Тритемий, аббат Спангеймских бенедиктинцев, был учителем, другом и доверенным лицом Корнелия Агриппы; и в то время когда союзы теософов были рассеяны по всей Германии, где они сперва зародились, помогая один другому и годами борясь за приобретение эзотерических знаний, любой человек, который знал, как стать любимым учеником неких монахов, мог в скором времени набраться знаний по всем важным отраслям оккультного учения.

Все это запечатлено в истории и не может быть с легкостью отрицаемо. Магия, во всех своих аспектах, широко и почти открыто применялась духовенством вплоть до Реформации. И даже тот, кого когда-то называли «Отцом Реформации», знаменитый Джон Рейхлин,[17] автор «Mirific Word» и друг Пико ди Мирандолы, учителя и наставника Эразма, Лютера и Меланктона – был каббалистом и оккультистом.

Древнее Sortilegium или гадание посредством Sortes, или жребиев, искусство и занятие, ныне объявленное духовенством мерзостью, рассматриваемое Stat. 10 Jac. как уголовное преступление,[18] и изъятое Stat. 12 Carolus II из категории обычно прощаемых, на том основании, что оно является колдовством, – широко применялось духовенством и монахами. Более того, оно было санкционировано Самим Св. Августином, который «не отнесся неодобрительно к этому способу узнавания будущего, если только он не используется для мирских целей». Более того, он признается, что сам пользовался им.[19]

Да, но духовенство называло это гадание Sortes Sanctorum, когда само им пользовалось, тогда как Sortes Praenestinae с последующим за ним Sortes Homericae и Sortes Virgilianae становились отвратительным язычеством, служением Дьяволу, как только им пользовался кто-либо другой.

Григорий де Тур доводит до нашего сведения, что когда духовенство прибегало к Sortes, то они обычно клали Библию на алтарь и молились Господу, чтобы Тот явил свою волю и раскрыл им будущее через один из стихов этой книги. Жильбер де Ноген пишет, что в его время (около двенадцатого века) был обычай при посвящении епископов прибегать к Sortes Sanctorum, чтобы таким образом узнать успешность и судьбу епископата. С другой стороны, нам говорят, что Sortes Sanctorum было осуждено Собором в Агде в 506 г. В этом случае нам опять остается только спросить, в котором же случае непогрешимость церкви провалилась? Было ли это тогда, когда она запретила то, чем занимался ее величайший святой и покровитель, Августин, или же в двенадцатом веке, когда это открыто и с благословением той же самой церкви применялось духовенством в целях епископских выборов? Или же мы все еще должны верить, что в обоих этих противоречивых случаях Ватикан получил непосредственное вдохновение от «духа Божия»?

Если существует какое-либо сомнение, что Григорий Турский одобрил занятие, которое более или менее распространено и по сие время, даже среди строгих протестантов, – то прочтите следующее:

«Так как Ландаст, граф Тура, чтобы разорить меня, направился в Тур с королевой Фредегондой, полный злых замыслов против меня, то я удалился в свою молельню в глубокой озабоченности, где взял „Псалтырь“… Сердце мое возрадовалось во мне, когда мой взор упал на это в семьдесят седьмом псалме: „Он велел им с уверенностью продолжать путь, в то время как море поглотило их врагов“. Соответственно, графом ничего не было сказано в ущерб мне; и в тот же день, уезжая из Тура, его судно было потоплено бурей, и он спасся только тем, что был хорошим пловцом».