Гладиатор для неё - Алекс Разум

Она принялась отсчитывать серебряные монеты и складывать кучками на стол. Луций продолжил чавкать, сербать и причмокивать. Позже ко всем этим звукам добавилась отрыжка. Под конец трапезы он громко выпустил газы, и стал смеяться. Куда в него столько помещалось еды. Он не толстый, как его дружок банщик. У него был живот, который выступал вперед, но жира на теле почти не было. Есть и пить он мог пол вечера. Свои чавканья и причмокивания — оправдывал тем, что так ему вкуснее и приятнее чувствовать пищу и вино.

Развестись с ним она не могла — закон Рима на стороне мужа. Даже не имела права отказать ему в близости — рожать детей считалось ее прямой обязанностью. Если бы она хоть раз воспротивилась, он мог вернуть ее назад отцу. После стал бы требовать деньги, уплаченные за нее. Отец был старый вояка, но плохой счетовод, конечно, не смог бы их ему вернуть. Огромная сумма, сто двадцать пять тысяч денариев — это пол миллиона сестерциев. Наверняка отец уже потратил больше половины. Дела вести так, чтобы выйти в прибыль он не научился. Не вернув деньги, был бы опозорен и все знакомые, и незнакомые патриции, показывая пальцами, говорили бы: «Какой позор! Он не достоин своей семьи!». Весь их род был бы посрамлен. И тогда сами боги прокляли бы ее за такое. После смерти, в царстве Диса, она испытывала бы вечные муки. Эх, отец, зачем ты патриций…

Если ее задумка, по устранению мужа, удастся, тогда на божьем суде она скажет: «Ведь я не сама его убивала, я лишь дала денег на это». Потом добавит: «Что бы увидеть причину моей ненависти, дайте сейчас ему тушеных перепелов со сметано-чесночным соусом и вина». Конечно же, для проверки боги дадут все это Луцию, ведь они живут вечно, и каких-то пару часов для них пшик. Когда же они увидят: как он ест, пьет, какие при этом от него исходят звуки — скажут: «Полностью оправдана!».

Даже этого окажется достаточно на божьем суде. Если нет, тогда она предложит: «Теперь дайте ему женщину». Увидев все издевательства, какие бы он непременно совершил с несчастной, боги наверняка скажут: «Ну, Дис, он твой». Может Бахус, греческий бог вина и вакханалий, добавил: «Даже я себе такого не позволяю!». Отправили бы Луция в подземное царство Аида.

Отсчитав пять кучек по сто серебряных денариев, она уложила их в кожаную мошну и затянула туго завязками. Мешочек получился довольно увесистым. Она приказала Фелице поместить его в сундуке, который стоял у стены. Пока рабыня его несла, Атилия подумала: «А ведь для полного расчета нужно еще девять таких мешочков. Тяжеловато. Надо будет подобрать для этого сундук, и поручить мужчинам рабам. Может, конюх и садовник помогут».

— Позже вели подготовить баню, и пусть там меня ждет Азий, — Луций уже говорил заплетаясь, — Потом, помоетесь ты, и Сира. Я буду ждать вас вечером у себя в спальне. Дорогих благовоний и масел на нее не жалей, я куплю сколько надо.

— Хорошо, муж, — она старалась говорить ласково и с улыбкой, — Только ты больше не пей вина, а то тебе опять станет плохо.

Он в ответ махнул рукой. Перешел на темную сторону атриума. Там лег на свою любимую большую лежанку. Две минуты спустя оттуда послышался его храп.

Вечером, после домашней бани, Атилия была расслаблена. Она чувствовала, как нежна и бархатиста ее кожа. От нее исходил приятный аромат розового масла. Сира с Фелицей одевали ее в прозрачную очень тонкую рубаху из шелка. Атилия смотрела на себя и думала, что такое молодое тело достойно императора. Но досталось сыну бывшего раба с замашками дикого варвара.

Так как у Сиры ничего подходящего не оказалось, она отдала ей свою прошлогоднюю ночную рубашку. Раньше пожалела ее отдать кому-то из рабынь, но и сама уже не носила.

Рубашка из тончайшего белого льна была дорогой одеждой, в чем-то плохеньком к хозяину в спальню идти не полагалось. Сира, в благодарность, поцеловала ей руку и приложила к своему лбу. Странный обычай, она такого еще не видела. Но ей стало приятно, и она слегка улыбнувшись, спросила: