– Ну… Когда ты в первый раз пришла ко мне в номер, мы еще целовались, ты сказала, что родила дочь, а потом убежала. Я подумал, ты приходила с желанием помириться…

– Ты неправильно подумал! – она ткнула в его сторону указательным пальцем. – Тогда я пришла просто сказать тебе про дочку, я никогда не хотела с тобой мириться! С чего бы?

– Как это с чего? – возмутился он, насупившись. – У нас ведь дочь! У нас чувства…

– Да, у нас дочь, – вздохнула Кира. – И это единственная причина, по которой я тут с тобой сижу и разговариваю. Иначе и слова бы от меня не дождался. А по поводу чувств… Я давно к тебе остыла.

То, с какой твердостью она проговорила последнее, очень больно задело Левона. Он потер виски, пытаясь уместить в голове ее слова.

Его план вернуть семью в Москву рушился прямо на глазах.

– Кира, – проговорил он сдавленным голосом. – Если ты думаешь, что мне было нормально весь прошлый год, то ты глубоко заблуждаешься. Мне было невероятно хреново после нашего расставания. Я ночами не спал, я есть перестал, мне на стенку лезть хотелось. Мне было невероятно больно после твоего ухода…

– В том-то и дело, что я не ушла, Левон! Ты меня выгнал. Помнишь?

Ее слова сочились такой сильной обидой, что ему стало не по себе.

– Выгнал, – кивнул он. – А потом умирал без тебя… Мне так хреново в жизни не было. Если бы ты только знала, как я мучился, сколько выстрадал…

Думал, эта речь хоть немного проймет ее, но нет. Показалось, даже наоборот.

Кира вдруг строго прищурилась и принялась цедить сквозь зубы:

– Сколько ты выстрадал? Да ты понятия не имеешь, что такое настоящее страдание. Я допускаю, что ты действительно меня приревновал, поэтому выгнал. Но то, что пережил ты, не идет ни в какое сравнение с тем, каково пришлось мне. Меня в буквальном смысле выгнали с работы из-за беременности, мне пришлось искать новую, с которой тоже выперли, наверняка для того, чтобы не платить декретные. Я считала каждую копейку…

– Кир… – попытался он ее перебить.

– Ты высказался, теперь моя очередь! – резко сказала она. – Знаешь, как у меня мозг взрывался после того, как ты меня выгнал? Все гадала, чем не угодила, чем заслужила такую жестокость. И потом… Я не знаю, как после всех этих нервов родила Каролину здоровой! Это, мать твою, чудо!

Левон набрал в грудь побольше воздуха, чтобы ее перебить, но Кира снова ткнула в его сторону пальцем и продолжила свою речь:

– Я в роддоме бесконечно телефон в руках крутила, позвонить тебе хотела, а перед глазами рожа твоя стояла надменная, когда ты мне заявил, чтобы не смела с тобой связываться. Мне врач чуть ли не в открытую сказал: дай на лапу. У меня был выбор – либо на лапу, либо кроватку ребенку. Знаешь, как я боялась потом рожать? Я икала от страха, что мне что-нибудь не так сделают… Мы с Миланой неделями вручную стирали пеленки, потому что у нас не хватало денег на эти чертовы подгузники. Я ночами не спала, когда Каролину мучили колики, а потом шла на работу с гудящей головой, меня трясло от усталости. Ты мне жизнь сломал своей ревностью! Еще хочешь поговорить о страданиях?

Левон замер, переваривая услышанное. Этой своей речью она ему будто грудь на живую вспорола, так ему стало больно, так невыносимо. Чувство дикой, удушающей вины накрыло с головы до пят. И без ее слов понимал, что девчонке пришлось несладко, но не думал, что все было настолько плохо.

– Кир, я тебе это восполню… – прохрипел он, сморщив лицо.

– Спасибо, не надо! – отчеканила она. – Мне от тебя ничего не надо. И я никогда не соглашусь снова тебе довериться. Ты ненадежный! Ты эгоист! Думаешь только о себе…

– Это не так… – простонал он с болью.

Но его слова никак не подействовали на Киру.

Она лишь отмахнулась, а потом заявила гробовым тоном:

– Я хочу домой.

– Подожди, какое домой? – воскликнул он с мольбой. – Мы же еще не договорили.

– Я тебе все сказала, – упрямо заявила она.