Торговый дом Домби и сын, Торговля оптом, в розницу и на экспорт (Главы XXXI- LXII) - Диккенс Чарльз

– Надеюсь, что знаете, Ричардс, – сказал мистер Домби. – Нисколько не сомневаюсь, что вы его прекрасно знаете. В самом деле, это так ясно и очевидно, что иначе и быть не может. Луиза, дорогая моя, условьтесь с Ричардс о жалованье, и пусть она его получает, когда и как ей будет угодно. Мистер, как вас там зовут, я хочу вам кое-что сказать.

Задержанный таким образом на пороге в тот момент, когда он собирался выйти вслед за женой из комнаты, Тудль вернулся и остался наедине с мистером Домби. Это был сильный, неуклюжий, сутулый, неповоротливый, лохматый человек в мешковатом костюме, с густыми волосами и бакенбардами, ставшими темнее, чем были от природы, быть может, благодаря дыму и угольной пыли, с мозолистыми, узловатыми руками и квадратным лбом, шершавым, как дубовая кора. Полная противоположность во всех отношениях мистеру Домби, который был одним из тех чисто выбритых, холеных, богатых джентльменов, которые блестят и хрустят, как новенькие кредитные билеты, и кажется, будто их искусственно взбадривает возбуждающее действие золотого душа.

– У вас, кажется, есть сын? – спросил мистер Домби.

– Четверо их. Четверо и одна девочка. Все здравствуют.

– Да ведь у вас едва хватает средств их содержать? – сказал мистер Домби.

– Есть еще одна штука, сэр, которая мне никак не по средствам.

– Что именно?

– Потерять их, сэр.

– Читать умеете? – спросил мистер Домби.

– Кое-как, сэр.

– Писать?

– Мелом, сэр?

– Чем угодно.

– Пожалуй, мог бы как-нибудь управиться с мелом, если бы понадобилось, – подумав, сказал Тудль.

– А ведь вам, полагаю, – сказал мистер Домби, – года тридцать два – тридцать три.

– Полагаю, что примерно столько, – отвечал Тудль, снова подумав.

– В таком случае почему же вы не учитесь? – спросил мистер Домби.

– Да вот я и собираюсь. Один из моих мальчуганов будет меня обучать, когда подрастет и сам пойдет в школу.

– Так! – сказал мистер Домби, посмотрев на него внимательно и не очень благосклонно, в то время как тот стоял, обозревая комнату (преимущественно потолок) и по-прежнему проводя рукою по губам. – Вы слышали, что я сказал только что вашей жене?

– Полли слышала, – отвечал Тудль, махнув через плечо шляпой в сторону двери с видом полного доверия к своей лучшей половине. – Все в порядке.

– Так как вы, по-видимому, все предоставляете ей, – сказал Домби, обескураженный в своем намерении еще внушительнее изложить свою точку зрения мужу как сильнейшему, – то, полагаю, не имеет смысла говорить о чем бы то ни было с вами.

– Ровно никакого, – отвечал Тудль. – Полли слышала. Уж она-то не зевает, сэр.

– В таком случае я вас не задерживаю дольше, – сказал разочарованный мистер Домби. – Где вы работали раньше и где теперь работаете?

– Все больше под землей, сэр, покуда не женился. Потом я выбрался на поверхность. Разъезжаю по одной из этих железных дорог, с той поры как их построили.

Подобно тому, как последняя соломинка может сломать спину нагруженного верблюда, так это сообщение о шахте сокрушило слабеющий дух мистера Домби. Он указал на дверь мужу кормилицы своего сына; когда тот охотно удалился, мистер Домби повернул ключ и стал ходить по комнате, одинокий и несчастный. Несмотря на все свое накрахмаленное, непроницаемое величие и хладнокровие, он смахивал при этом слезы и часто повторял с волнением, которого ни за что на свете не согласился бы проявить на людях: «Бедный мальчик!»

Быть может, характерно для гордыни мистера Домби, что о самом себе он сожалел через ребенка. Не «бедный я!», не бедный вдовец, принужденный довериться жене невежественного простака, который всю жизнь работал «все больше под землей», но в чью дверь ни разу не постучалась Смерть и за чей стол ежедневно садилось четверо сыновей, но – «бедный мальчик!»