Чебурашка - Олли Ро (2022)

— Самое смешное, что мы нарушили это обещание. Я тяжело вынашивала. Практически не вылезала из постели. Местные врачи долгое время не могли правильно поставить диагноз. В конце концов, у меня выявился порок сердца. Требовалась операция. Здесь такие не делают, специалистов нет. Существуют квоты, но очередь на них на два года вперед расписана. На платную операцию, сам понимаешь, денег у нас не было. Нам предлагали аборт на поздних сроках, но во-первых, Степа развивался идеально. Как можно было убить его? Во-вторых, после прерывания в девяносто процентов случаев я осталась бы бесплодной. В-третьих, существовала все же вероятность, что мне удастся дотянуть хотя бы до семи месяцев. Тогда мама обратилась в благотворительный фонд Марго Соколовской. Пошла, так сказать, на поклон к барыне. Но не вышло, скажем так. Остался последний вариант — продать квартиру. Однако, через пару дней у меня объявился спонсор. Некто оплатил операцию и послеоперационный уход. Я только после родов узнала, что это был твой отец. Одна из акушерок рассказала. Я послала ему письмо с благодарностью и вложила фото Степы. Написала, что если он когда-нибудь захочет его увидеть, то я буду рада. Но он так ни разу не захотел.

— Поверить не могу… Все это время они… знали?

Я взглянула на Соколовского и без удовольствия отметила, что выглядит он совершенно разбитым. Жаль его, чисто по-матерински. Сейчас с высоты прожитых лет, познав огромный жизненный опыт, пережив предательство, потери, боль, а также беззаветную сыновью любовь и великое счастье материнства, я искренне не понимаю, какие силы двигали четой Соколовских. Какой должна быть любовь матери к ребенку, если она не распространяется на его продолжение. Я понимаю, что можно не любить меня, даже презирать или ненавидеть, но родного внука не принимать? Не знаю…

Мы молчим и в сущности уже понятно, что добавить нечего. Ни мне, ни ему. Да и о чем тут рассуждать? Чувствуя смертельную усталость и опустошение, я собираюсь попрощаться и уйти.

Словно по мановению волшебной палочки, двери с моей стороны распахиваются, и в салон заглядывает сердитый Степа. Куртка нараспашку, голова без шапки, на ногах домашние трико и тапочки.

— Иду, родной, — говорю я прежде, чем сын успевает открыть рот, и протягиваю Степе руку. Он у меня умный, и очень чуткий, настроение улавливает за наносекунды. Помогает выйти из авто Соколовского и не выпускает мою ладонь из рук.

Мы с Матвеем не прощаемся, не говорим ни слова, даже не смотрим друг на друга. Кажется, теперь он на самом деле знает, что такое стыд. Даже сквозь тусклый свет фонарей можно разглядеть красные пятна, покрывшие его лицо и шею, да и в целом заметно, что он просто не смеет поднять глаза.

Мне жаль Матвея.

В этот момент он выглядит настолько одиноким, что даже у Степы злиться не получается. Сын насупленный, слегка помятый, но не злой.

У него хватает ума не учинять мне допросов ни по пути домой, ни в самой квартире, хотя вижу, что очень хочется. Я давно подозреваю, что эта черта прожженного инквизитора досталась ему от прабабки Катери. Степа всегда очень ревностно относился к чужим мужчинам в поле нашего с ним обитания. С самого раннего детства. Отчасти именно поэтому я так и не построила личную жизнь. Это сейчас мой мальчик очень сдержан, видимо стал больше понимать в отношениях, но еще два-три года назад он вел себя просто кошмарно.

Едва голова касается подушки, глаза сами закрываются. Такой бесконечно длинный день. Столько разрывающих душу новостей. Но я ни о чем не желаю думать.

Я просто сплю.

Глава 33

Матвей Соколовский

Зоя со Степой ушли, а я по-прежнему сижу в темном салоне авто, боясь пошевелиться и расплескать переполнявшее меня отчаяние. Не знаю, что теперь делать. Куда ехать? Какие решения принимать? Как смотреть в глаза родителям? Что им говорить? Я всегда подозревал их в некой бесчувственности, но чтобы настолько…