Шесть дней Кондора. Тень Кондора. Последние дни Кондора (сборник) - Грейди Джеймс

Эти строчки исчезли из текста первыми, когда оказалось: то, что я считал удачным литературным ходом, означает необходимость выплаты правообладателям, непосредственно влиявшей на размер причитавшегося мне аванса за книгу. Я слишком переживал за свое финансовое будущее, чтобы рисковать деньгами. Потом дело дошло и до «Темптейшнз», игравших по радио в момент, когда Кондор, отлынивая от работы, сидит на подоконнике и наблюдает за проходящей мимо здания красивой незнакомкой. Мне эта сцена казалась ироничной.

И все-таки я гордился тем, как мало изменений внесли в книгу Старлинг и издатель варианта в жесткой обложке, хотя от вьетнамских пролога и эпилога они заставили-таки меня отказаться.

И когда дошло дело до киносценария, издатель варианта в мягкой обложке – или, скорее, кто-то из участников совещания в издательстве – спросил Нортона, не соглашусь ли я на две небольшие правки.

Первая сводилась к замене героина на что-нибудь другое – ну, например, на какой-нибудь супернаркотик. После кассового успеха «Французского связного» продюсеры боялись, что героин покажется зрителям повтором.

Во-вторых, меня просили оставить в живых героиню Фэй Данауэй: «Очень уж безысходно выходит с ее убийством».

Эти предложения озвучили мне по телефону; я выслушал их в пригороде Вашингтона, в квартире, которую снимал на паях с моими друзьями из Монтаны на время, пока не устроюсь в городе основательнее. Чего я тогда еще не понимал, так это того, что у меня имелась возможность влиять на процесс. Злую шутку со мной сыграло журналистское образование: меня воспитали в святой вере в непогрешимость издателя и в то, что возражать ему – самый верный способ угробить свою работу.

Отказ от рок-н-ролла меня огорчил, но в этом смысле я был явно не одинок, поскольку такие штуки почти не встречались и в других романах. Отказ от пролога и эпилога делал действие динамичнее, сразу окуная читателя в сюжет, и это изменение я считал не лишенным смысла.

Но вот замена героина «каким-нибудь сверхнаркотиком» показалась мне полной чушью. Все-таки я писал роман, весь смысл которого заключался в том, что он настолько близок к реальной жизни, насколько это вообще возможно, а сверхнаркотик эту реальность оскорблял.

И то, что героиня оставалась в живых, означало: спусковой механизм, превращавший героя в подобие тех, кто за ним охотился, исчез.

Я кое-как вывернулся: Кондор только полагал, что ее убили (вообще-то я сделал ее калекой, но не без шансов на выздоровление); и я решил, что с точки зрения мотивации этого может и хватить.

Что же до героина, я – деревенщина из Монтаны – предложил безликим, хотя и продвинутым нью-йоркским издателям этакого троянского коня: пусть вместо героина нехорошие парни ввозят в Штаты брикеты морфия. «Отлично!» – последовал ответ, и я сразу же понял: эти хранители культуры не имеют ни малейшего представления о наркоторговле, которой они так боятся, и понимание того, что такое «хорошо» и что такое «плохо», остались у них на уровне средней школы. Морфий брикетами в Америку не ввозят: это экономически невыгодно, отчасти оттого, что морфий – это неочищенный героин. Впрочем, какой-никакой, морфий оставался настоящим наркотиком, а не плодом больной издательской фантазии, сверхзельем, которое превратило бы моего «Кондора» в жалкую пародию на триллер.

И не забывайте: я оставался всего лишь двадцатичетырехлетним новичком. Мне еще повезло, что текст редактировали сравнительно немного. Черт, мне повезло хотя бы потому, что его вообще опубликовали.

Некоторым романам везет настолько, что они состоят не из двух, а из целых трех книг: авторской рукописи, отредактированного издания и сценария, который Голливуд показывает на экране.

Роберта Редфорда выбрали на главную роль еще до того, как я лично познакомился со Старлингом Лоуренсом в вестибюле его нью-йоркского небоскреба.

Следующие изменения в сценарии стали следствием того, что произошло в нашей стране в реальности.