— Кто. Это. Был? — по раздельности спросила я. Связно говорить не получалось. Губы дрожали, коленки подгибались и не хотели стоять ровно, вихлялись, норовили уронить хозяйку.

— Проклятый, они питаются душами, — прохрипел вампир. — Тебе повело. У мертвых нет ничего ценнее души. Если ее отнять, мы всего лишь умрем второй раз. Но для вас, живых, потерять душу и остаться жить — страшнее смерти.

От разговора меня отвлекло что-то тяжелое и холодное, оно сжимало мою шею. Сил не было, еле-еле двигаясь, заторможенно, как черепаха, я подняла руку и ощупала холодный металл. Ошейник оказался вновь на мне.

В ушах громко ударило сердце, я пошатнулась. По шее на руку заструилось горячее.

«Кажется, у меня приступ малокровия. Я сейчас упаду в обморок», — подумала я, все вокруг потемнело.

Секундное небытие, и я вновь вынырнула на поверхность. Меня держали на руках, потолок покачивался и двигался, меня куда-то несли.

Шершавый язык слизал капли крови с моей шеи. И я услышала хриплое:

— ТЕПЕРЬ ТЫ МОЯ.

* * *

Я почувствовала на себе весь кошмар произошедшего, когда меня в полубессознательном состоянии отнесли в башню. Бросили там покусанную и издерганную, приказав не выходить.

Ужас состоял в том, что я действительно не могла выйти из башни. Ошейник туго сжимал шею каждый раз, когда я подходила к двери, ведущей на лестницу. Я не могла не подчиняться чужой воле, приказ был отдан четко. Теперь мы поменялись местами.

«Вита, почувствуй себя на месте вампира!»

Мне стало страшно почти так же, как тогда, когда на меня напал проклятый.

Сирена утихла, и вместе с ней в груди развязался тугой узел, но тут же завязался другой.

«Где вампир? Все ли с ним в порядке? Он был ранен. Когда придет?»

Чтобы не изводиться мыслями, я занялась делом. Жить в таком свинарнике было невозможно, и первое, что я сделала — разобрала сваленные на пол покупки.

Аптечный улов был так себе. Мучили угрызения совести оттого, что я не успела заплатить, и теперь стопроцентно мой вояж был запечатлен на всех видеокамерах и передан туда, куда надо.

Вампир тихо, незаметно для меня просочился в башню через окно и угнездился на своей балке еще бледнее, чем был раньше, но живой и почти здоровый. Настолько живой и здоровый, насколько эти состояния можно приписать давно умершему.

С того момента, как я его обнаружила, прикорнувшего на перекладине, дела спорились лучше, а вещи перестали выпадать из рук.

Демон делал вид, что умирает, он демонстративно стонал, как привидение, его белая рука безжизненно свисала с балки и покачивалась. Сначала я ему поверила и запаниковала, собралась уже бежать в больничное крыло, но потом поняла, что наш актер из погорелого театра явно переигрывает и, скорее всего, набивается на жалость или еще чего похуже. Может быть, он хочет, чтобы я подошла поближе. Я сделаю это, а он цап-царап! Адепты этой академии питаются консервированной кровью и сырым мясом, но, видно, ему понравился свежачок.

Мне было не жалко крови, все равно уже много раз кусана и не умерла пока. Вампир спасал меня от страшной смерти уже во второй раз, и я ему обязана по тот самый гроб жизни, в котором меня не похоронили.

Я боялась другого. Той болезненно-чувственной неги, что просыпалась во мне, не давала думать, рушила все мои планы и лишала воли, заставляя смотреть только на Демона и желать только его. Разве можно испытывать такие чувства к тому, кто встал с пола после того, как ему вырвали сердце?

Лорд Директор заверил меня, что вампиры не соблазняют. Тогда проблема получалась еще острее.

Я или сошла с ума — незнакомому мертвецу на шею вешаться, или, о боже, втюрилась. И если последнее, то остановить это безумие надо немедленно, пока не стало слишком поздно и я не потеряла последние остатки самоуважения и здравого рассудка.