- Я не знаю, куда ехать… В парк какой-то или… не знаю…

Алиса, ничего не ответив Илье, попросила водителя отвезти их в один из городских парков и хмуро отвернулась к окну. Дорогой ничего не говорили. Молчали. И тишина между ними с каждой секундой казалась все тяжелее. Макаров все так же глядел прямо перед собой, словно бы не решаясь оглянуться на нее, но при этом физически ощущая ее близость. Что-то в нем беспрекословно узнало ее – и это было сильнее того, что видели его глаза, и сильнее любого прикосновения.

Он размеренно дышал, ощущая ее запах, пытался вспомнить, как это было раньше.

И все еще не верил. Видел, чувствовал, знал – и не верил. Может быть, это все от бессонницы.

Когда такси остановилось, расплатился, вышел из машины и подал Алисе руку.

- Заодно и экскурсия, - пробурчал он.

- Я – не путеводитель, - равнодушно отозвалась Алиса, воспользовавшись его помощью ровно настолько, насколько это было необходимым, чтобы выйти из автомобиля.

Потом отняла руку и медленно пошла ко входу в парк. Макаров двинулся за ней, не догоняя, но и не отставая. Почти след в след. Мучительно думал, что говорить, и понимал, что не имеет представления о том, что хочет ей сказать. И что сам хочет услышать. Нечто неясное, но отчаянное рвалось из него, но выразить это словесной конструкцией казалось ему невозможным.

В конце концов, он остановился и, чувствуя себя совершенным психом, медленно, с запинкой произнес то, что уже несколько часов казалось ему самым важным:

- Алис, это правда ты?

- Твой вопрос звучит двусмысленно, - остановилась Алиса и посмотрела на него, - ты не находишь?

- Не нахожу, черт подери! – выдохнул он и в два шага поравнялся с нею. И теперь уже его ничем не прикрытый, больной взгляд впился в ее лицо. – Мне твоя мать сказала, что ты… погибла! Что бензовоз въехал в автобус, в котором ты была… Что ты… сгорела… В чем здесь двусмысленность?

Она отступила от него на шаг. Взгляд ее метался по его лицу, а мысли отражались от прошлого, зависая в настоящем. Она разлепила губы, чтобы ответить, когда стало ясно очевидное: не задумываясь, никогда никого не спрашивая, она была уверена – если Ник знает о путанице, произошедшей с ее документами, то и Макаров должен был знать. Знать очень давно, что она жива…

А ведь она ждала, в первые месяцы она все еще продолжала его ждать. Вздрагивала на каждый звонок и новое письмо в электронном ящике.

Алиса отвернулась и, наконец, негромко сказала:

- Мама… когда я вернулась домой, мамы уже не было. Она так и не узнала, что я жива.

- В смысле? – не понял он, но дошло быстро. Лицо его исказилось на мгновение, но тут же приняло прежнее выражение, словно бы он силой заставил себя надеть маску сдержанности. – Я не знал… прости… Я видел ее в последний раз тогда еще… сразу… Потом меня… я уехал.

- Я тоже уехала, - пожала Алиса плечами. – Столько лет прошло…

- Прошло…

Макаров замолчал и медленно пошел по аллее, снова остановился и обернулся к ней. На лице его была странная улыбка. Такой улыбки она у него не помнила – с пустыми глазами и холодком. Будто из того мальчишки, которым он был, вырос совсем другой человек. Эта двойственность ставила в тупик и не отпускала.

- Прошло, - повторил он громко. – Так что случилось с бензовозом?

- Взорвался… Разве теперь это важно? – Алиса долго смотрела на него и медленно добавила: - Я все забыла.

Все забыла… Макаров внутренне содрогнулся. Он никогда ничего не забывал. Когда-то даже радовался, что может помнить. Сейчас он почти ненавидел память. И почти ненавидел ее.

- Значит, тогда ты выжила, - сосредоточенно хмуря брови, проговорил Илья. – Бывает же…

- Как видишь, бывает. О чем еще ты хотел поговорить? – резко спросила Алиса, шагая по аллее совсем не прогулочным шагом и пристально глядя прямо перед собой.