Идти туда,где ты - Марина Светлая (2020)

- Аль, а я приказ на отчисление видел. Так что скоро поедем в твою Яковскую. Искать польских предков. Свобода, блин.

Она обернулась к нему. Лица почти не видела в слабых отсветах из окон.

- А твоя мама права, - вздохнула Алиса.

- Мама?

Алиса кивнула и поежилась.

- Со стеной ты тоже так… потому что мама?

- Нет, просто. Глупость это… Поклеим обои.

- Оставь мне мои эксклюзивные стены! – мягко улыбнулся он, зная, что она не различает его улыбки. Но точно слышит ее в голосе. – Они мне нравятся.

И следом услышал ее всхлип. Это на несколько секунд заставило его растеряться. Плачущие девушки встречались ему нечасто, и он никогда не знал, что с ними делать. Плачущая Алька – была той же родной Алькой. Просто плачущей. Он шагнул к ней и привлек к себе. Теплую и холодную одновременно. Дыхание ее было теплым. Но руки замерзли. Быстро поцеловал висок – хотел бы найти губы, но она уткнулась лицом ему в грудь. Погладил худенькие плечи и прошептал:

- Все будет хорошо, слышишь?

- Будет, - закивала Алиса, глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться, и хихикнула: – Вот поужинаем – и будет хорошо.

- «Хорошо» я тебе гарантирую, - легко сказал он и тут же спохватился. Отстранился от нее на мгновение, полез во внутренний карман куртки. И через пару секунд вкладывал в Алькину руку бархатную округлую коробочку и тихо шептал: - Черт, здесь ничего не видно… Надень, а… Это… с Днем влюбленных… Я подумал, что… тебе понравится.

- Нравится! – сказала Алиса, разглядывая небольшой сапфир в тонком кольце из белого золота, когда стояла посреди комнаты под самой люстрой. – Очень-очень нравится, - она подлетела к Илье и, обхватив за шею, сказала: - А стену я перекрашу.

- Крась что хочешь. Даже меня можешь выкрасить, - смеялся он, обнимая ее. И молчал о том, как утром носился по городу, пристраивая свои часы хоть за половину их цены. Было в этом что-то унизительное и стыдное, о чем Алисе знать совсем не обязательно. И о чем она так никогда и не узнала.

Конец

***

К концу февраля Макаров стал раздражительным и хмурым. Может быть, это последний месяц зимы тащился сонной черепахой, заставляя его злиться на всякое утро, когда оно заставало его за компьютерными бродилками. Вялые попытки найти работу успехом не увенчивались. Деньги кончались. Перспектив по-прежнему не наблюдалось. В свете этого боевой дух медленно, но верно катился к состоянию «ниже плинтуса».

Алька в его глазах казалась почти состоявшимся человеком. Ей, во всяком случае, было куда ходить утром и вечером. И чем больше он сам находился дома, тем сильнее его напрягало ее постоянное (оказывается!!!) отсутствие. То работа, то курсы, то польский. И спрашивается, нафига ей польский? Лучше бы английский подтянула – полезнее. Но Алиса упорно гнула свое. И это странным образом его восхищало. Иногда ему казалось, что она взялась всему миру доказать, что что-то может. В то время как Макарову никогда никому и ничего доказывать не приходилось – все, что с ним происходило, было капризом. Его борьба по сути своей была капризом. В чем-то главном он начинал это сознавать. Пусть и не в том смысле, в каком хотел бы от него отец.

В последнюю неделю февраля позвонил Ванька. Поинтересоваться, жив ли он еще. Макаров и сам, думая иногда о том, насколько изменилась его жизнь в эти месяцы, сомневался, жив ли он. Хотя бы для окружающих.

Алиса заменила ему мир. Все, к чему он привык. Получил ее, но как много потерял за это время? Универ, грубо говоря, «закончился». В турклуб больше не ходил, и что такое прыжки – позабыл. С родителями разосрался. Ника вышвырнул. Денег не было. С друзьями не виделся несколько месяцев. И не знал, как вернуть себе собственную жизнь. Наполненную событиями, движением, бесконечными встрясками.

Звонок Ваньки будто выдернул его из болота, в которое он угодил. Глотнул воздуха и почувствовал отчаянное желание барахтаться.