Закон Моисея - Эми Хармон

Но это правда. Сегодня даже больше, чем когда-либо. Я почувствовала, как меня тут же наполняет страх, и я задалась вопросом, как, черт возьми, я смогу уснуть сегодня или вообще когда-нибудь. Шериф сочувствующе кивнул и поднялся, чтобы уйти, но протянул руку и потрепал меня по плечу.

— Я сожалею, Джорджия. Правда. Была ли это шутка, или что-то намного страшнее, я так рад, что ты в порядке. Мы проведем расследование и выясним, знают ли Терренс Андерсон и Хейли Блэвинс что-нибудь на счет этого. У нас есть твои показания и фото. А также показания мистера Райта, конечно же.

Шериф нервно взглянул на Моисея, и я еле сдержалась, чтобы не закатить глаза. Все боялись Моисея. И я была просто уверена, что если бы я не была непреклонна в том, что не Моисей связал меня прежде, чем развязать, он был бы подозреваемым номер один. Просто он выглядел как виновный.

Шериф шагнул к кухонной двери.

— Я рад, что это последний вечер родео. Люди немножко сходят с ума на нем. Будем надеяться, что жизнь в городе немного поутихнет, и мы выясним, что произошло. Будем на связи.

С этими словами шериф Доусон открыл дверь и вышел в предрассветную мглу раннего утра, а мы все сидели, уставившись на стол, каждый погруженный в свои мысли, слишком уставший, чтобы шевелиться прямо сейчас.

— Что ж, — вздохнула Кейтлин Райт, — шериф Доусон — славный мальчик.

Ему было почти сорок, но очевидно, для того, кому уже восемьдесят, он почти мальчишка.

— Моисей, он и твоя мама раньше встречались. Он был влюблен в нее. Я думала, что, может, она вернется в Леван и выйдет за него. Он старался, ухаживал и приходил к ней снова и снова. Видит Бог, это так. Но было уже слишком поздно, я полагаю.

Миссис Райт похлопала Моисея по щеке и встала из-за стола. Его лицо стало непроницаемым из-за упоминания о матери, и я задалась вопросом, как часто кто-либо говорит о ней. У меня было ощущение, что Моисей уж точно никогда.

Мои родители тоже встали, но Моисей, что удивительно, смотрел на меня. Мы двое были единственными, кто продолжал сидеть, на минуту оставшись без наблюдения взрослых.

— Ты хотела, чтобы я разрисовал твою комнату. И раз уж я здесь, то мог бы взглянуть.

Моя мама сразу же включилась в наш разговор.

— Почти три часа ночи, — возразила она.

Моисей поднял на нее глаза:

— Джорджии трудно будет заснуть сегодня.

Это единственное, что он сказал, и все погрузились в молчание. Мое сердце стучало, словно барабан. Я встала и повела его вдоль коридора. Никто не возразил, и я услышала, как попрощалась миссис Райт, а мои родители отправились в свою спальню вниз по коридору.

— Сейчас лето, Мауна, — до меня донеслось бормотание отца. — Все в порядке. Мы здесь рядом, всего через несколько дверей. Оставь их.

И они нас оставили.

— Расскажи мне эту историю, — попросил Моисей после того, как я сказала ему, что именно мне бы хотелось, чтобы было нарисовано в моей комнате.

Он пристально смотрел на чистую белую стену, которую я освободила еще две недели назад в надежде, что он согласится сделать настенную роспись. У меня были простые вкусы, даже заурядные, и я гордилась отсутствием бесполезных украшательств и полками, заставленными рядами книг, все вестерны, за исключением «Цветка красного папоротника», «Неприятностей с обезьянками», и еще один длинный ряд с книгами Дина Кунца. После Луиса Ламура — он мой самый любимый.

— Ты любишь читать? — спросила я, указывая на свой маленький стеллаж.

Моисей взглянул на мои книги:

— Да.

Его ответ удивил меня. Может из-за его репутации, будто он состоит в банде. Может из-за того, как он выглядел. Но он не производил впечатления человека, которому нравится спокойно сидеть с книгой.

— Какая твоя любимая книга? — произнесла я с подозрением, и его глаза сузились.