Моя леди Джейн - Броди Эштон, Джоди Мидоуз, Синтия Хэнд (2019)

Ее штаны – она ведь так и не пожелала сменить их на юбку, как полагалось бы благонамеренной барышне.

Ее палец на его губах там, в сарае. Глаза, в которых всегда огонек опасности и озорства.

Неукротимые пряди волос.

Ее смех.

Конечно, главным образом она вроде как смеялась как раз над ним. Дразнила его. Сбивала его с ног. Не слушалась его повелений, даже таких простых, как «называй меня Эдуардом». Неужели так трудно называть его по имени?

Король чувствовал себя раздосадованным.

Собака продолжала лаять. Ее лай отдавался от каменных стен старого замка гулким непрекращающимся эхом. Эдуард повернулся на бок и рывком натянул на себя спутанное одеяло. Матрас, набитый наполовину шерстью, наполовину соломой, был комковатым. Во дворце он спал на пуховой перине, застеленной тончайшими простынями, под мягчайшими меховыми одеялами. Ему никогда не приходилось самому стирать себе рубашку. И выносить за собой ночной горшок.

И три дня подряд ужинать кроличьим рагу.

– Гав! Гав! Гав! – не унималась собака.

И эти женщины! Его судьбой, делами и помыслами внезапно овладели женщины, причем не скромные и застенчивые барышни вроде тех, что вились вокруг него при дворе. О нет. Теперь он окружен самоуверенными, несгибаемыми женщинами, которых хлебом не корми – дай только им покомандовать.

Жестоковыйными, неприступными женщинами.

А эта чертова собака все никак не заткнется!

«Здесь даже псы и те дурно воспитаны», – подумал он, нахлобучив на голову подушку и прижав ее к уху. Там, во дворце, собаки никогда не лают по ночам. Это не дозволено. Пэтти, скажем, никогда не лаяла… если только все шло как надо, разумеется. Если не случалось ничего неожиданного. Пэтти никогда…

Эдуард сел в кровати.

И естественно, в это самое мгновение лай прекратился. Ночь за окном стала такой бесшумной, что у него, казалось, от такой тишины сейчас лопнут барабанные перепонки. Он напряженно прислушивался. Затем где-то далеко в зáмке хлопнула дверь, и из коридора донеслись приглушенные голоса. Весьма встревоженные голоса.

Эдуард вскочил с постели, быстро натянул брюки и сапоги. Внизу опять захлопали двери. Кто-то со скрежетом поволок по полу тяжелую мебель. Зáмок мог подвергнуться нападению – такая возможность вовсе не исключалась. Если б Мария прознала, что он жив, она бы немедленно послала за ним гвардейцев.

Король огляделся в поисках шпаги, но не нашел ничего, кроме ножа для масла и своей сломанной метлы, – что ж, придется обходиться этим. Он сунул нож за голенище, покрепче сжал ручку метлы, резко распахнул дверь, вышел в коридор…

…И немедленно напоролся на стену невыносимой вони, исходившей явно от бабушки в образе скунса, – вони столь густой, что она чуть не сбила его с ног. Еще один зловещий знак!

Эдуард крадучись спустился по лестнице. Сердце у него бешено колотилось, волосы стояли дыбом. Все постоянное «население» замка составляли семь человек: сам король, Грейси, Бесс, бабушка, кухарка, престарелая фрейлина, исполнявшая обязанности экономки, и совсем уж древний страж ворот, который и меч-то поднимал с трудом. Если за ними явились солдаты, им конец. Мария получит его голову в корзине, не успеет и утро наступить.

В главном зале было пусто, даже в камине не мерцало ни огонька, но голосá Эдуард по-прежнему слышал. Они раздавались со стороны кухонных помещений – точнее, оттуда раздавались грохот и крики. Он осторожно приоткрыл дверь.

Первым делом король увидел бабушку. Старая дама с нехарактерной для нее стремительностью носилась по кухне, зажигая свечи. За ней по пятам следовала с мрачным и напряженным лицом Бесс.

– Мне нужен тясячелистник, – сказала бабушка, обращаясь к внучке, – лиловый цветок в форме звезды. Он должен быть у меня в кладовке, среди трав, подвешенных на стропилах. И еще, если найдешь, – хвощ. Давай живей!