Серебряные Листья - Алла Кучук (2013)

Атрейона не вижу, сзади стоит, за плечо меня держит, ситуацию контролирует.

А дядюшка взял нож и чашку. Прижал чашку к моему предплечью, где рукав сорвал. И медленно-медленно провёл ножом по коже.

Я закусила губу, чтобы не заорать от боли. Неглубоко резал, не вены, просто надрез — тонкий, болючий… От того, что не резко резал, еще больнее, а уж морда у него какая довольная… Бурлящая кровь выплеснулась в подставленную чашу, я видела, как она там беснуется и плещется сама собой. И потихоньку успокаивается.

Ворон торопливо плеснул кровью на камни-трилиты. И заговорил что-то непонятное, напевное. Заклинание, видимо, что ж еще. Голос его то понижался, то взвивался аж на фальцет. Меня окатило леденящим холодом, пахнуло гнилью, словно из мусорного бака.

А между камней заклубился серебристый туман, вроде того облака, в которое уходил дракончик. Портал открывается, догадалась я. Не дыра в земле, портал магический!

— Сука! — завопила я, больше не сдерживаясь. — Тварь бешеная! Ненавижу!..

Ворон сбился с ритма, свечение стало гаснуть. Обернулся, с размаху треснул меня по лицу. Я заверещала еще громче, дядюшка в ответ снова размахнулся.

Атрейон молча перехватил его руку, отшвырнул его. А мне попытался зажать рот. Я привычно уже щелкнула зубами, снова укусила его за ладонь.

— Молчи! — зашипел Атрейон, сдавливая мне челюсть, зараза, пальцы у него, как железные. — Если хочешь жить, молчи!

Я заткнулась. Дядюшка начал заклинание заново. Почти угасшее сияние вновь вспыхнуло. Туман окутал весь трилит, на котором светились символы, нарисованные мелом, сквозь туман просвечивали. А между камней появились смутные фигуры.

Они выходили из облака-портала медленно, едва шевеля ногами. Тощие измученные женщины с мертвенно-бледной кожей и заостренными ушами. Хилые дети, совсем мало их, одни глаза на лицах. Воины в доспехах, высокие, рослые, но такие худые. Скулы едва кожу не прорывают. Долго шли, много их было, несколько сотен. Ворон, не прерывая пения-заклинания, снова резал мне руку, собирал кровь, плескал ее, волнующуюся, на камни. А я молча, не сопротивляясь уже, круглыми от ужаса глазами смотрела на выходящих. Даже про боль забыла от ужаса.

А рядом так же молча, едва дыша, стоял Атрейон, совсем, кажется, забыв, что рот мне зажимает. И лицо у него было такое… измученное.

И так же молча смотрели остальные фоморы-стражники. Я только заметила, как они пропускают к выходу своих соплеменников, и иногда, словно тайком, осторожно соприкасаются кончиками пальцев с кем-то из женщин.

Лишь когда в портале показалась кучка стариков, совсем дряхлых на вид, Фебал резко замолчал. И больше не стал резать мне руку. Свет стал гаснуть.

— Не все успели! — вскрикнул Атрейон. — Арвайд, пой!

— Кому нужно старичьё. В следующий раз пойдут. Если доживут… — равнодушно отозвался Фебал.

— Не доживут… — бессильно прошептал Атрейон.

Свет угас, камни стали мёртвыми. Старики не успели выйти. Кому они нужны, как он сказал. Зачем ему старики, корми их, пои, а толку от них нет, не то, что взрослые воины, и женщины, родящие новых воинов.

— Какая же ты сука, дядюшка, — с трудом выговорила я, в голове мутилось от потери крови, рука, вся изрезанная, онемела. — Как так можно… Тебе что, крови моей стало для них жалко? Так моя же кровь, не твоя!

Фебал мазнул пальцем по дну чаши и, повернувшись ко мне, улыбнулся. Медленно облизал кровь с пальца.

— Жалко, Аннис Арвайд, жалко, — произнёс он. — В тебе ее, к сожалению, не так много, чтобы тратить попусту.

Эх, далеко стоит, пинком не достать. Да и горло пересохло, язык, как валик деревянный, нечем плюнуть.

— Уводите ее, — приказал Фебал стражникам.