Серебряные Листья - Алла Кучук (2013)

— Ой, а детей-то тоже не видно, попрятали. Не для детских глаз праздник. Это чего они задумали?

Раздался пронзительный женский крик, и вся эта толпа расхлынулась по сторонам, мужчины молча и почти незаметно, а женщины, ликуя, тыкали пальцами в небо, указывая на появившуюся луну, повторяя срывающимися на визг голосами:

— Олайша, Олайша!

Только теперь, когда обитатели деревни освободили площадь, сбившись в плотные ряды под самыми своими лачужками, впереди женщины, безликие мужчины сзади, — мы увидели, что находится посреди деревни.

Большой круглый камень с плоским верхом, высотой в полметра, вроде стола. Алтарь. Жертвенник с узкими желобками для стока крови.

А на нем лежал человек, привязанный за руки и ноги к кольцам, вбитым в алтарь. Вроде молодой совсем, обнаженный.

— Это… жертвоприношение? — ошалело выдохнула я.

— Нет, танцы с пирушкой, — ехидно прошептал Аодан.

— Спасать надо человека!..

— Их тут больше сотни… Ты лучше давай, злость копи, что ли… — шикнул на нас Киаран.

Между тем действо на площади шло своим чередом. Несколько мужчин уселись на землю с барабанами, принялись отбивать ритм, тревожный, больной какой-то… Женщины запели низкими голосами, что-то тягучее и жутковатое, на непонятном языке, вытягивая руки к луне и выкрикивая:

— Олайша! Олайша!

Песня оборвалась на миг и снова кто-то выкрикнул:

— Грядёт Матриах! — о, странно, песня на незнакомом языке, а говорят по-кельтски. Наверно, ассимилированное племя, перемешалось с местным населением.

Они снова запели, сменив немного ритм и тональность. А из ближайшего, самого большого дома вышла молодая женщина. Ну, я так подумала, судя по ее легкой походке и восхитительной стройности, она была прямая, как стрела, голову несёт высоко, горделиво, босые ноги ступают, словно у балерины, очень выверенно, изящно, осторожно. Так не люди ходят, дикие звери — кошки там или лани… Только эти босые ноги видны да тонкие пальцы, придерживающие края шикарной накидки из шкуры снежного барса. Остальное всё скрыто, даже голова шкуры на лицо надвинута, не разглядеть.

Пение взвилось к ночному небу, низкие голоса примолкли, высокие плели причудливую вязь мелодии, уже без слов, только голоса.

Женщина вскинула руки, сбрасывая свою накидку. Из одежды на ней только странная юбочка из низок бус от талии до колен и широкое золотое ожерелье ярусами, вроде как у Олинории было. И золотая тиара в черных распущенных волосах в виде опрокинутого рожками вверх полумесяца. И витые браслеты золотые от запястий до локтей. Всё. Бусы ничего не скрывают.

И два вычурных, изогнутых почти серпами кинжала в руках.

Наши парни едва не окосели. Мгновенно побагровели все трое, глаз оторвать не могут, аж дышать забыли как. Лианель икать от возмущения начала.

— Вот она мне нравится, — прошептал Аодан воодушевленно.

— Похоже, не только тебе она нравится, — съехидничала я. Бедные мальчики, непривычны они к обнаженке, не видели они порнушку. Я им аж посочувствовала.

Жрица была ослепительно красива. Просто до неприличия. Грудь, как у богини, ноги, как у модели, лицо, как… Нет, не ангельское лицо, суровая красота, опасная, дикая. И юная она совсем, вряд ли ей больше двадцати.

Она переступила своими босыми ногами сброшенную накидку, и под грянувшее пение сорвалась с места. Полетела в свирепом танце вокруг алтаря, бешеном, страстном, таком откровенном, куда там бедной Иле с ее ичирскими плясками.

Вилась песня, грохотали барабаны, страшно, но так красиво. Жрица плясала, кружась, гладя себя по груди, животу, бёдрам, гладя лезвиями кинжалов, закатив огромные глаза с зачерненными веками. Накрашенные алой краской полные губы томно разомкнуты, от движения подрагивают высокие груди с позолоченными сосками. Кружится, перебирая стройными ногами. Бусы развеваются, длинные черные волосы летят грозовым облаком.