Испанец - Константин Фрес (2020)

И никого Полозкова не обнимала так ногами, не обвивала ничьи плечи горячими руками и не принимала в себя, не отдавалась с такой готовностью и с таким желанием – так естественно, без сомнений и стеснения, словно делала это всегда.

- Моя Марина, мое весеннее солнце, - шепчет Эду, снова и снова исцеловывая девушку; страсть превращает его в ненасытного безумца, упивающегося нежными стонами девушки. Он выпивает их из ее горячих раскрытых губ, дочиста вылизывает языком. А затем сжимает ее бедра до легкой боли, стискивает ее мягкое тело и толкается внутрь ее узкого лона еще и еще, сильнее, настойчивее, резче, чтобы снова услышать ее дрожащий, изнемогающий голос и раствориться в наслаждении, которое чище и ярче солнечного утреннего света.

В его исполнении любовь – это ласка. Страстная и жаркая, но чувственная, нескончаемая ласка, непередаваемо сладкая, наполняющая Марину жизнью до самых кончиков пальцев. Он владел всем ее существом, словно хотел изгладить каждый сантиметр ее кожи, наслаждаться ею всей, касаться и целовать всюду.

Она снова кричит, кончая, выгибаясь, балансируя на грани ослепительного блаженства. Ее крики заводят Эду еще сильнее, он срывается вслед за ней в удовольствие, толкаясь в ее тело на грани боли, яростно, присоединяясь к ее дрожи, к ее безумию, с которым она двигалась под ним.

- О, какая ты горячая… какая страстная…

Ее горло дрожит, запрокинутое лицо безмятежно и расслабленно, и язычок чуть касается пересохших от жара губ. Эду целует ее тронутые румянцем щеки, стирает с ресниц выступивши слезы, и снова вжимается в ее бедра, чтобы ощутить малейший трепет ее разгоряченного тела.

- Моя Марина…

Он прижимается к ее шее, слушая бешено колотящийся пульс и ощущая, как ее ласковые ладони сглаживают, стирают боль с его исцарапанных плеч.

- Скажи, - выдохнула она, - скажи, почему ты обратил на меня внимание?

Он лишь рассмеялся, уткнувшись в ее плечо.

- Скажи? – настаивала Марина.

- Может, - глухо пробормотал Эду, - потому что увидел, как ты сражаешься с собой? Ты хотела плакать, но не позволяла себе этого делать так, словно в этом есть что-то постыдное. Если б тебе в этот момент дали палку, ты бы ударила себя, не раздумывая. Ты маленький храбрый боец; это не может не интересовать.

- Эду! – в глазах девушки вдруг промелькнула тревога, она снова обхватила его плечи, словно прячась от опасности. – И что же дальше? Эду, - в ее голове, произносящем его имя, проскользнула горькая нежность, Марина крепко зажмурилась, и Эду приподнялся, почувствовав ее дрожь, угадав, что она вот-вот заплачет – и потому снова сражается с собой, не позволяя этим слезам показаться. – Я… ты мне очень нравишься, Эду, но…

- И ты мне очень нравишься, Марина, - не дослушав ее, произнес Эду, поглаживая ее волосы. – Не нужно слез. Не нужно сомнений. Отчего ты снова пытаешься мне не верить? Кто обидел тебя так сильно, что тебе легче принять дурное, горе, чем открыться навстречу радости?

- Но это так, Эду, - горько ответила Марина. – Твой отец…

- Он не злодей и не безумец, - отчасти резко ответил Эду, всматриваясь в напуганные глаза девушки. – Он не скажет тебе ни слова. Все вопросы он задаст мне, а не тебе. Он говорит о таких вещах только с мужчинами, не с молодыми девушками. Он – это моя забота.

- Но Иоланта сказала…