Подойдя к моей кровати, она, как будто само собой разумеющееся, вручает мне малыша, которого бережно держала в своих руках. Мои глаза сдерживают слёзы нервозности, а дыхание останавливается, когда я вижу малыша в розовой шапочке. Я озадачена, потому что моё сердце желает малыша, но не этого. Моё сердце тоскует по мальчику. Глядя на неё в полном замешательстве, я озадачиваюсь, почему она перепутала младенцев. Неужели она забыла, что у меня был мальчик? Глядя на неё, я качаю головой и спрашиваю:

— Я не понимаю, зачем Вы принесли мне эту малышку?

Я понижаю свой голос, чтобы не разбудить младенца у неё на руках.

Её глаза наполняются слезами.

— Нет, милое дитя, это твой малыш. Агентство по усыновлению заставило нас надеть на него розовую шапочку, чтобы ты не смогла забрать его, если бы пришла в детскую комнату. Это стандартный протокол в подобных ситуациях. Этот малыш – твой. Ему нужно узнать его настоящую маму, прежде чем агентство заберёт его утром.

Она едва закончила говорить, когда её слёзы закапали вместе с моими. Знаю, что она, скорее всего, ставит на карту свою работу ради… чего? Шестнадцатилетней девушки? В данный момент я не смогла бы полюбить её ещё больше. Сколько ей ни говори, как безмерно я благодарна, этого было бы недостаточно. И никакие объятия не смогли бы это выразить.

— Боже мой, Вы сделали это для меня? — спрашиваю я, не отрывая своих глаз от моего малютки. — Он такой красивый.

Должна признать, он был прелестен, как нераспустившийся бутон. Нежно покачивая его в своих руках, я провожу своим пальцем по его маленькой ручке. Сию же минуту он чувствует моё прикосновение, протягивает ручку и хватает меня. Сила его хватки вызывает новый поток слёз и трепета, когда меня омывает, похоже, каждая эмоция. Он держится за мой палец, как будто это его спасательный круг, я никогда не забуду это чувство. Никто не отнимет у нас это мгновение: ни мои родители, ни врачи – никто. Это мой момент наслаждения, мой сын, мой маленький мальчик. Я наблюдаю за тем, как он сжимает мой палец, и мне чертовски это нравится, а мой сердечный ритм взлетает к небывалой высоте.

Мои когда-то текущие слёзы горя превратились в счастье. Прижимая его ближе к себе, я целую его головку и вдыхаю его аромат новорождённого. Моё тело легко узнаёт его, оно болит за него. Напряжённость жжёт живот, моя матка сокращается, а груди пульсируют, они так сильно болят. Я не теряю ни минуты, рассказывая ему, как сильно я его люблю, как сильно ненавижу то, что его заберут от меня. И я ещё больше разбиваю себе сердце, рассказывая ему о его отце. Когда с моих губ срывается имя Михи, я терзаюсь тем фактом, что он не имеет ни малейшего представления о том, что у него есть сын. Боже... Миха... пожалуйста, прости меня за то, что меня заставляют сделать... Знай, у меня не было другого выхода.

Пока мой разум поглощён Михой, я смотрю в глаза своего сына и надеюсь на каждую каплю силы, потому что я должна рассказать ему то, что Миха никогда не сможет.

— Однажды ты будешь таким же, как твой папа. Он самый замечательный человек, которого я знаю. Он не знает о тебе, но я уверена, он любил бы тебя так же сильно, как и я.

Мои постоянные, обильно текущие слёзы мешают разглядеть его милое маленькое личико. Его щёки такие большие, что он похож на херувима. Слегка посмеиваясь, я вспоминаю свои детские фотографии. У меня были такие же щёки. Он прелестный, просто чертовски безупречный.

Медсестра Харкинс вряд ли скажет хоть слово, она позволяет нам иметь это непрерываемое время. Выйдя из комнаты, она периодически возвращается, чтобы проверить нас. Она даже позволила мне покормить его, пока смотрела за другими своими пациентами. Она действительно ангел.