Врёт, наверное. Я же не слепая и видела, как она поцеловала его в щеку. Но требовать от любимого мужчины чистосердечных признаний — не могу. Я сама в таком болоте увязла: предательство, ложь и десять просраных лет…

Мы замолкаем. И я знаю, Егор думает о том же, что и я. Нас двоих беспокоит будущее. Сейчас всё хорошо, мы вдали от дома за несколько сотен километров. Телефоны выключены. Для всех нас просто нет!

Но что будет потом, когда мы вернёмся в столицу?

От одной только мысли, что мне предстоит тяжёлый развод с Батуриным, бросает в холодный пот.

“Если я когда-нибудь узнаю, что причина твоего равнодушия — другой мужчина, то убью его. Поняла? Я любого убью, на кого ты посмотришь с любовью”, — набатом стучит в голове фраза, сказанная Тагиром в гневе.

Мотаю головой. И делаю глубокий вдох, собираясь с силами. Я должна сказать Егору о дочери. Уверенна, это будет больно. Пусть… Иначе начать с нуля не получится.

— Я хочу тебе признаться, — мой голос вибрирует, а по телу проносится дрожь. Страшно-то как. — И очень надеюсь, что ты меня поймёшь. Не осудишь.

— В чём дело, Юль?

Егор разворачивает меня к себе лицом. Заглядывает в глаза. И ждёт. А я глотаю в горле ком и дёргаю подбородком вверх.

— Я была беременная от тебя… — признания вылетают из меня надсадным хрипом, и Егор сразу же меняется в лице. — Десять лет назад.

Егор убирает руки с моей талии, медленно отходит назад. А затем зарывается лицом в раскрытых ладонях и с силой трёт его.

Юлия

Помедлив несколько секунд, я осмеливаюсь подойти к Егору и обнять его за плечи. Так нежно, как только могу. Чувствую, как любимого трясёт в этот момент. Никогда раньше я не видела мужских слёз, тем более слёз Егора. Но он сдерживается изо всех сил, отворачивает от меня лицо, когда я хочу коснуться его щеки ладонью.

— Скажи мне, что это неправда. Скажи, что придумала, — требует Егор, а я лишь качаю головой и зажимаю рот рукой, когда с моих губ срывается первый всхлип. — Юля, нет! Это не может быть правдой!

— Прости, — глотаю солёные слёзы, которые катятся по моим щекам против воли.

— Где тогда ребёнок? — напирает на меня Егор и когда я, закусив губу, предательски молчу, Егор встряхивает меня, схватив за плечи: — Где мой ребёнок?

— Её нет… — качаю головой. Глаза закрыты, но я чувствую на своём лице гневный взгляд Егора. — Нет. И никогда не было.

— Что ты такое говоришь? Куда ты спрятала ребёнка?

Тиски Егора причиняют мне боль. Пальцы впиваются в кожу как колючая проволока. Протыкают насквозь.

— Она не родилась, Егор. Я потеряла дочь на восьмом месяце беременности…

Выкрикнув ответ вместе с болью, задираю голову к небу и открываю глаза. Егор уже отошёл от меня. И теперь расхаживает по пляжу вперёд-назад. Руки сжимает в кулаках, затем поднимает с песка камни и бросает их в море.

Приказываю себе не плакать. Глубокий вдох. Выдох… Сердце рвётся на части, потому что я снова и снова проживаю тот злосчастный день, когда при очередной ссоре Тагир нечаянно столкнул меня с лестницы. Помню всё, как сейчас. Как летела с лестницы кубарем. Как хваталась за живот обеими руками, стараясь уберечь свою девочку. Не уберегла…

Успокоившись, Егор возвращается. И насколько это сейчас возможно спокойным голосом просит ему рассказать о беременности. И объяснить, почему я так подло поступила с ним. Почему не просто вонзила в спину нож в очередной раз, а подвела к плахе: его, себя и нашего неродившегося ребёнка.

Рассказываю. Запинаюсь. Плачу. И снова рассказываю.

И чем больше я говорю, тем сильнее наливаются кровью глаза любимого мужчины. Ему больно сейчас — знаю. Но промолчать я не могла. Я жила с этим все эти годы, даже не надеясь, что когда-нибудь смогу вырваться из плена Батурина.

***

Не помню, как мы с Егором вернулись в дом. Всё было как в тумане, потому что очнулась я сидящей возле камина, где в огне потрескивали поленья.