Не могу его оставить - Айли Лагир

Женя вздохнула. После своего «воскрешения» она искренне думала о разводе. Ей даже казалось, что машина уже запущена и ей надо просто пережить этот момент, не поддастся слабости и довести начатое до конца.

Ей просто нужна была поддержка, но Мартин её предал. Коротко и быстро едва за ней успела захлопнуться дверь. Она просто тотально ошиблась в этом человеке. Сколько разочарования и досады. Сколько убито времени.

Что ж она достаточно наказана за то, что сделала.

— Иди ко мне, — Игорь протянул руку, положил Жене на плечо и привлёк её к себе.

— Я хочу, что бы ты меня простила. Хочу, что бы мы начали всё сначала. Я хочу, что бы ты была со мной.

Сейчас Игорь почти не отдавал себе отчёта в том, насколько нужно ему Женькино присутствие. В нём говорили ревность и оскорблённое достоинство. Говорили настолько сильно, что он едва не задушил жену в объятиях. Эта бледная поганочка посмела не только его обмануть, но и буквально плюнуть в лицо.

— Ты ведь будешь со мной?

— Конечно.

Женя уткнулась носом в плечо Игоря. Конечно, она будет с ним, а Мартина надо постараться поскорее забыть. Выкинуть из головы. Отодвинуть на задворки памяти, как крайне неприятный и постыдный момент. Её несбывшиеся надежды.

Ощущение неудовлетворённости собственных ожиданий.

Игорь молча гладил Женю по спине и плечам.

— Ты такая горячая.

— Кажется у меня температура.

— Ну, что? Сколько там?

— Тридцать семь и восемь.

— Такая слабость, — пожаловался Мартин, — как-будто мешки в порту разгружал.

— Это потому, что ты почти не болеешь, — пояснил Тони, — привычки нет.

— Встать хочется, но не могу. Как там на улице?

— Пока я к тебе шёл капал дождь. Потом вроде прекратился. Сейчас Ольгерд придёт — расскажет.

Мартин находился у себя дома уже целую неделю и умирал от слабости, так-как болеть действительно не привык. Почти весь день он был совершенно один и только к вечеру к нему приходили друзья. А ещё он изнывал от безделья и большое количество, образовавшегося, времени давало обширную пищу для размышлений. Целыми днями Мартин щипал гитару, но часто ловил себя на мысли, что сочиняет нечто невнятное, а сам думает о двух вещах. О Жене и о прошедшем концерте. Как ни странно его лажовое выступление сочли удачным и едва он очухался от обморока, к нему в больницу прилетел окрылённый Ольгерд. Этот успех был одновременно микроскопически мал и одновременно невероятно велик. Они шли к выступлению на большом значимом фестивале много лет и, наверное, потерялись бы в океане выступающих, как песчинка, если бы не эта самая лажа Мартина. Его неожиданная невозмутимость, мужество с каким он продержался на сцене, наконец, яркая харизма из-за которой он так нравился женщинам, сделали своё дело — группу заметили. Ольгерда так распирало от восторга, что он даже толком не мог ничего объяснить и из всей его бессвязной тирады, Мартин понял одно — их пригласили записать альбом в навороченной студии с опытным и знающим продюсером.

Все последующие дни Мартин уже отлёживался дома и почти млел от какого-то тягучего, медового чувства удовлетворения. Одно было плохо. В его обширную бочку мёда попала совсем небольшая ложечка дёгтя и сладкий вкус был безнадёжно испорчен.

Его маленькая мстительная шалость с Хельгой оказалась неожиданно въедливой. Она расползлась в сознании словно раковая опухоль и Мартин уже пожалел, что не ушёл гордо задрав нос. Мстительный поступок (в его сознании совершенно справедливый и закономерный) неожиданно превратился в спорный.

— Ну, что? Жив ещё?

Громко топая мокрыми казаками в комнату, ввалился Ольгерд.

— Что можно сказать и во время секса и на пороге квартиры? — Мартин приподнялся на локте и хлопнул по подставленной ладони.

— Чего? — не понял Ольгерд.

— Выйди и зайди нормально. Придурок. Тонька только, что пол намыл.