Выход в свет. Внешние связи - Блэки Хол (2015)

Это я должна беспокойно расспрашивать о здоровье мужчины, нос которого покраснел и увеличился до неимоверных размеров, став похожим на лампочку, а веки опухли, превратив глаза в узкие щелочки. Кому он нужен, этот рабочий фанатизм? Ведь никто не оценит.

— Спасибо, мне гораздо лучше, — соврала я, не поморщившись.

— Должен признаться, ваше отсутствие ударило по организации архивного дела, — сказал сипло начальник, и я воззрилась на него с удивлением. Значит, мой труд важен и необходим?! — Дела находятся в совершеннейшем беспорядке, что затрудняет поиск материла, запрашиваемого учащимися. Прошу вас рассортировать и каталогизировать документы. У меня катастрофически не доходят руки.

— Конечно-конечно, — кинулась я к заваливающимся штабелям на столе.

Скупое признание архивариуса стало неожиданной похвалой, стимулировавшей меня к радению и старательности. Я не только ускоренно расправилась с хаотически набросанными делами и подшивками, но и помогла начальнику, одаривая страждущих необходимыми документами, заодно успевая проверять сохранность сумки, хотя в служебную часть помещения имелся доступ лишь у меня и Штусса. Но лучше перебдеть, чем недобдеть.

Студенты же словно помешались на поиске материалов прошлых лет, образовав столпотворение у стола выдачи заказов. Забегавшись, я отработала на час дольше положенного. Ну и ладно, мне не жалко времени, потраченного на полезное дело. Зато жалко мужчину, успевшего сменить семь платков — я ведь и считать успевала, бегая от стеллажей к столу выдачи.

— Швабель Иоганнович, может, выставим кадку с обсыпальником за дверь? — предложила, обежав взглядом зал. Среди скопища студентов обнаружилось несколько несчастных, подверженных аллергии. Одни чихали, другие терли слезящиеся глаза, третьи расчесывали ладони, на которые попала пыльца цветущего растения.

— С радостью, но, боюсь, сгорит листва, — прогундосил начальник, напомнив о гигаваттах электрического света, испускаемых подвальными лампами.

Как раз то, что нужно! — послала я внушение в голову Штусса, но он, видимо, расставил приоритеты, предпочтя гробить своё и чужое здоровье, нежели чуточку прижучить распоясавшееся растение, вошедшее в пик цветения.

Что ж, если совесть не позволяет мужчине издеваться над обсыпальником, который издевается над ним, это сделаю я, потому что у меня есть высококонцентрированная вытяжка из листьев разъедалы. Достаточно развести несколько капель на ведро воды и полить землю в кадке, чтобы омертвели корни наглючего деревца. Необходимо лишь правильно рассчитать губительную дозу, чтобы не разъело днище кадки и пол. Конечно, учитывая микроклимат архива, не стоит надеяться на полную погибель растения, но все-таки поливка натуральным ядовитым растворителем — лучше, чем ничего.

Для того чтобы обсыпальник выпустил новый побег и нарастил зеленую массу, способную зацвести, в естественной природе уходит около десяти лет. А в среде архива… — пошевелила я губами, подсчитывая в сравнении с ожившими кустиками разъедалы, — пройдет как минимум год. Это же триста шестьдесят пять дней, и нужно прожить каждый из них! За год утечет уйма воды, и вообще, реки могут повернуться вспять.

— А как поживает Радик, то есть Ирадий?

— Учащийся вел себя дерзко или неподобающе? — спросил настороженно архивариус, и его кадык дернулся сильнее обычного.

— Что вы! Радик — вежливый и внимательный юноша. И добрый! — похвалила я друга, не покривив душой. — Просто мы виделись в последний раз в среду днем.

Начальника приятно взволновали слова о достоинствах племянника.

— Ирадий иногда бывает у меня. Он заходил вчера вечером, а сегодня готовится к экзамену.

Ёшкин-матрёшкин! Так вот почему студенческий народ сходит с ума, лихорадочно листая страницы архивных дел. Это дохнула сессия, напомнив о себе.