Секрет королевы - Мелисса де ла Круз (2021)

– Этим врагам, кем бы они ни были, было бы очень скучно читать это письмо, – говорю я. – Письмо дочери, адресованное своей матери, в котором никаким боком не затрагиваются государственные дела или вообще что-нибудь важное. В отличие, как я полагаю, от того послания, которое было доставлено нынче утром и немедля отнесено его величеству.

– Ваше величество. – Она, пятясь, выходит из комнаты, едва не наступив на подол своего платья. Я жду, когда за нею захлопнется массивная дверь, затем опять поворачиваюсь к столу и лежащему на нем чистому листку.

Я не могу написать ни слова. Внутри у меня все кипит. Я королева этой страны, но все важные письма читает один Хансен. Если что-то происходит в Ставине, мы это должны обсуждать. И теперь я даже не могу написать письмо без допросов со стороны моих фрейлин относительно его адресата. Что леди Маргарита воображает себе – что я собираюсь написать любовное письмо Главному Ассасину? Кто они такие – эти самые «враги», которые будто бы намерены перехватить мое письмо матушке?

Может быть, она знает больше, чем говорит? Может быть, я зря не принимаю всерьез тех, кто в Монтрисе выступает против меня? Надо писать осторожно. Тщательно подбирая слова и помня, что все, что я напишу моей матушке, может быть перехвачено и прочитано – и истолковано против меня.

Это так досадно. Я пишу моей матушке каждую неделю в один и тот же день, но сейчас я чувствую, что не могу написать ни единого слова. Однако матушка будет ожидать весточки от меня, так что мешкать я не могу. Гонцу будет нелегко добраться до нее, ведь в Реновии полным-полно глубоких лощин, вересковых пустошей, окутанных туманом, и сырых оврагов. Даже опытные путешественники порой теряются и блуждают в этих занимающих многие и многие мили густых зарослях и березовых лесах.

Я окунаю перо в черные чернила и начинаю писать – собственно говоря, в моем письме не будет ничего, кроме пустой болтовни. Даже если бы я не опасалась, что мое письмо перехватят, я бы все равно не захотела рассказать матушке о той моей поездке с Хансеном, когда монтрисианцы выразили мне свою неприязнь. Я бы не стала сообщать ей, что жители той деревни кричали мне: «Фу-у!» – и смотрели на меня с ужасом и отвращением, как будто я злая ведьма. Не стану я и поверять бумаге историю о сиреневом льде в Стуре – много чести. Вряд ли это правда, а если это действительно так, это говорит о том, что была использована черная магия, а не о том, что к этому злодеянию причастна я. Если это письмо будет перехвачено или оно попадет не в те руки, ничто в нем не должно свидетельствовать о том, что я боюсь.

Поэтому я пишу матушке о новых мраморных плитах на полу нашей часовни и шумной подготовке новобранцев в замковом дворе под моими окнами. Король, сообщаю я ей, находится в добром здравии, как всегда. Полагаю, так оно и есть, поскольку я бы наверняка услышала, если бы его поразила какая-нибудь хворь, ведь леди Маргарите, несомненно, хорошо известны все сплетни.

За моими окнами каркает ворона, и, хотя я закутана в шаль из тонкой аргонианской шерсти, меня пробирает дрожь. Солнце светит еле-еле, и, похоже, от дневного тепла скоро не останется и следа. В этом замке, в теснящемся среди скал городе Монте есть что-то от тюрьмы. Когда осенью на юг улетают певчие птицы, здесь остаются только мрачные черно-серые вороны. Они садятся на мои оконные карнизы и пристально смотрят на меня глазами, похожими на бусинки, как будто они мои тюремщики. Их карканье действует мне на нервы. В иные дни складывается впечатление, будто ворон в замке больше, чем солдат, патрулирующих его стены, или крыс, бегающих по его подвалам. Меня так и подмывает снять со стены мой лук и расстрелять этих ворон. Никто здесь не станет по ним скучать.

А я и сейчас никогда не промахиваюсь.