Ночью – мороз, и слякоть превращается в ледяные остро-каменные буераки. Вечно мокро-замёрзшая шинель, негнущиеся сапоги от пропитавшей их и замёрзшей влаги. Меня спасло только то, что я почти сразу сообразил заставить своих солдат соорудить мне из нарубленного тайком леса землянку. В землянку ещё при строительстве заволокли трофейную немецкую полевую кухню, и её можно было использовать вместо печки. Вот в этой землянке я и сидел, отогреваясь, пока не приходил очередной приказ из штаба дивизиона или бригады. Часто это бывали приказы ни о чём. Но всё равно надо было выбираться из тепла и уюта землянки и идти дублировать эти бестолковые приказы своим подчинённым.

Несмотря на то что моя батарея не принимала участия в собственно боевых действиях, количество солдат в ней постоянно уменьшалось. Не смерти и ранения были тому виной, а отсутствие заботы со стороны высокого начальства. Оно абсолютно не заботилось о том, где и как размещены солдаты. Никакого жилья у нас поблизости не было. Даже обычных палаток не было у нас на батарее. Окопы и выкопанные в мёрзлой земле щели были ночным пристанищем русских воинов. Вот в этих стылых окопах и теряли здоровье защитники этой страны. Почти половина солдат моей батареи была отправлена в госпиталь с обморожениями и воспалениями лёгких.

Лес рубить командование нам запрещало. Маскировку нельзя было нарушать ни под каким предлогом. Однажды мои солдаты нарубили елового лапника и соорудили из него шалаш. Но в тот же день на наши позиции приехал комиссар из бригады и заставил спалить этот шалаш, а мне объявил выговор за неумение организовать размещение личного состава и за нарушение маскировки.

Время шло, весна вступала в свои права, снег почти везде растаял, но до летнего тепла было ещё далеко. Неожиданно для всех нас немцы в белорусском котле начали сдаваться, а наш фронт стал неторопливо продвигаться к новой границе. Однажды мне повезло. Моя батарея, как обычно, развернула своё оборудование и чутко ловила звуки вражеской стрельбы. По координатам, которые я тогда выдал в штаб бригады, был нанесён артиллерийский удар. Как потом оказалось – весьма успешный. Что-то там действительно серьёзное удалось уничтожить в тылу у немцев. Даже вроде бы какого-то немецкого генерала убило. За это я получил свой первый и, скорее всего, единственный орден. Орден Отечественной войны.

В конце мая был стремительный прорыв нашего и соседних фронтов в Польшу и, в обход Восточной Пруссии, к берегу Балтийского моря. А затем нам вдруг объявили о перемирии с немцами. Как? Как это было возможно? Все мы надеялись войти в Германию и разгромить её, развалить её даже не по кирпичику, а раздавить эти кирпичики в щебёнку. От однополчан я много слышал о немецких зверствах на оккупированных территориях. О грабежах, о расстрелах ни в чём не повинных гражданских, об изнасилованных женщинах, о сожжённых деревнях и сёлах. И я надеялся, что нам удастся ответить немцам тем же. Ведь они не достойны человеческого отношения. Это они первые пришли на Русскую землю. И мы теперь имеем полное моральное право отплатить немецкому народу той же монетой. Но коварный Сталин даже в этом не смог пойти навстречу своему народу. Ему оказался ближе и понятнее эсэсовский генерал, вставший у руля Рейха после гибели Гитлера, чем простой русский солдат, желающий отомстить за фашистские зверства.

Бои прекратились. Немцы, не торопясь, отступали через Польшу к своей границе, а мы так же неторопливо шли за ними и время от времени получали от немцев «живые передачки». Это были не немцы, несчастные европейцы, которых насилием и угрозами заставили служить Рейху. Эти несчастные проливали кровь за Германию, а когда нужда в них отпала, то немцы решили от них избавиться, передавая их на расправу опричному сталинскому Смершу.