Лампа Ночи - Джек Вэнс (1996)

Сам Аксельбаррен я даже не берусь описывать. В общем, я прибыла в Гвист и поступила в Аолайн. И через день я уже влюбилась в это место. Правда, эйфория кончилась, как только я обнаружила, что .при распределении квартир никого не волновало, что я член Конверта. Я была помещена в дортуары экономического класса, то есть, проще говоря, в бараки, которые занимали далеко не самые лучшие студенты. Мне пришлось есть за общим столом в убогой трапезной и ходить в общий душ. Позже мне пришлось работать по двенадцать часов в день, чтобы устроиться поприличнее. Но сначала я объяснила суперинтенданту, что произошла, видимо, какая-то ошибка, что я Скарлет Хутсенрайтер, член Конверта, и нуждаюсь в апартаментах, соответствующих моему статусу. — Скёрл усмехнулась при этом воспоминании. — Суперинтендант рассмеялся, а за ним рассмеялись и все присутствовавшие в комнате. Я сказала им весьма вежливо, что их поведение некорректно, и если они его не изменят, я потребую извинений. «Перед кем?» — спросили они. «Передо мной, разумеется. В противном случае я обращусь в соответствующие властные структуры». Они рассмеялись еще громче и заявили, что властные структуры здесь они. И дали мне прочесть устав, по которому я должна подчиняться всем академическим распорядкам, иначе буду просто-напросто исключена. Потом суперинтендант сказал, что я могу заработать себе некоторые улучшения, став ассистентом воспитателя. Я тут же согласилась. Меня сразу познакомили с девочкой моего возраста из очень богатой семьи по имени Томбас Зандер. У нее-то не было проблем со средствами, зато были другие: полная неспособность к учению и пристрастие к наркотикам. Она была худа, романтически бледна, с черными длинными волосами и глазами, как ночь. Мы сразу подружились, и Томбас настояла, чтобы я перебралась на ее частную квартиру, которая вполне подходит для двоих. Я познакомилась и с Мирлом Зандером, ее отцом, юрисконсультом; во всяком случае, так он тогда представился. Мирл был невысок, но хорошо сложен и крепок, с благородными чертами лица, мягкими седыми волосами, так контрастировавшими с его загорелой дочерна кожей. Его жена погибла в катастрофе пять лет назад, и ни он, ни Томбас никогда не говорили о ней.

Вел он себя безупречно. Я немного рассказала им о себе и моем прошлом, упомянула о том, что я член Конверта, и попыталась объяснить соотношение наших клубов, но, скорей всего, только запутала их. Во всяком случае, мы больше никогда не говорили о моем статусе.

Мирл Зандер обожал свою мечтательную бестолковую дочь, и ему понравилось, как мы с ней занимаемся. Особых трудностей в занятиях я не встретила, труднее всего было заставить ее начать заниматься, пока она еще не уплыла в свои наркотические грезы. Мы никогда не ссорились, Томбас оказалась ласковой и доброй и постоянно переполненной какими-то странными идеями. Слушая ее, я порой даже очаровывалась ее речами и готова была им поверить, если бы не некоторые чудовищные подробности, которыми она обычно украшала свои фантазии. Она много и охотно болтала о своих эротических опытах, являвшихся скорее игрой, чем настоящей потребностью, а я в ответ рассказывала ей случаи из жизни Пайрай-пайрая. Ночью мы разговаривали часами напролет, и каждый раз я слышала от нее нечто удивительно нелепое. Порой ее идеи оказывались настолько дикими и таинственными, что я начинала думать, а не внушаемы ли они ей откуда-то извне. Или свыше.

Томбас любила обсуждать вопросы, на которые практически не существовало ответов. Ее интересовало, что было до начала времен? Будет ли существовать универсум, если все живые существа на нем умрут? Какова разница между нечто и ничто? Потом она бросалась рассуждать о смысле смерти и, прежде всего, о том, что жизнь есть не больше, чем генеральная репетиция того, что случится позже. К этой теме она возвращалась постоянно и, наконец, я не выдержала и настояла на том, чтобы темы наших бесед стали все-таки более жизнерадостными.