Венера - Бен Бова (2000)

Вместо ответа она указала рукой в перчатке на Средиземное море. Море кипело, пузырясь и с диким шипением испаряясь, превращалось в громадный массив облаков, встающих в небе, где внезапно пропал голубой цвет, сменившись на чахлый серо-желтый. Интенсивное свечение прожигало облака… Солнце казалось таким близким, гигантским и жарким, словно какое-то все испепеляющее божество сошло на землю, чтобы истребить все, чего оно коснется.

- Скорее! - закричала капитан. Теперь я не мог точно определить, была это Маргарита или ее мать. Она уже надела шлем.

Я стремительно развернулся и стал озираться по сторонам, в поисках скафандра в своем саду. Но все, что я нашел,- это прекрасные цветы и лозы, которые уже ссыхались, коробились и обугливались у меня на глазах.

Все насекомые вдруг набросились на меня, кусая, терзая мою плоть, зарываясь мне под кожу и пожирая внутренности. Я чувствовал, как они гложут меня изнутри, и когда я попытался крикнуть, из меня не вышло ни звука. Они сожрали даже мой голос.

Но я слышал другие крики. Долгие, душераздирающие вопли мужчин и женщин, которые падали и падали сквозь кипящий горячий воздух, стеная: «Спаси-и-ите-е!»

СМЕРТНЫЙ ПРИГОВОР

Я открыл глаза. Я лежал на койке, куда меня бросили, и тело мое все еще ныло после побоев Фукса. Мои апартаменты на этот раз состояли из крохотной секции, отгороженной от других коек тонкой пластиковой задвигающейся дверью типа японского «шодзи».

Как давно я здесь валялся, не знаю. Я уже долго был без сознания. Я слышал, как мимо меня ходят люди. Из-за перегородки доносились разговоры на незнакомом гортанном языке.

Я ощущал во всем теле чудовищную слабость. Без регулярных уколов транквилизаторов количество красных кровяных телец падало до такой степени, что я мог впасть в кому и умереть. «Может быть, это не самый худший вариант»,- думал я сейчас, лежа здесь, жалкий и совершенно одинокий. Никого моя смерть не обеспокоит. Никто меня оплакивать не будет. Я ничего не значил ни в чьей жизни. И, собственно говоря, никакой разницы для мира нет, буду я в нем жить или нет. Кому я нужен: отцу, который от меня избавился; брату, которого уже давно нет; или Гвинет, которой, как и остальным живым, нужны прежде всего деньги? Да, для мира не составит никакой разницы, буду я в нем жить или оставлю его навсегда.

- Ван? - голос Маргариты позвал меня тихо из-за перегородки «шодзи». Я видел сквозь экран ее силуэт: темная тень легла на белые квадраты пластика.

- Ван, ты проснулся? - позвала она вновь.

- Зайди,- сказал я, удивленный, что я еще могу что-то сказать. На самом деле я определенно не чувствовал в себе сил даже для того, чтобы вести разговор.

Она отодвинула экран. Мою койку скрывала перегородка, и войти здесь было некуда - Маргарет просто встала в проходе, там, где за экраном находились помещения остальных членов экипажа. Я видел, что там никого нет: должно быть, все ушли на вахту.

На Маргарите был плохо подогнанный серый комбинезон, мешковато сидевший на ее изящной фигуре. Она подвернула штанины и рукава. Глаза у нее покраснели: видно, что она недавно плакала. Но сейчас глаза были сухими. Волосы тщательно расчесаны и убраны с ее прекрасного лица, стянуты назад в косу.

- Как ты? - спросила она, и в голосе чувствовалась робость. Словно она чувствовала себя виноватой за то, что со мной произошло.

Посмотрев на нее, я понял, что мой правый глаз заплыл и едва раскрывался. В этот момент она склонилась надо мной, и у меня родилась безумная идея, что она собирается меня поцеловать.

Куда там. Я протянул к ней руку, и она бережно взяла ее в ладони. Но дальше этого участия дело не пошло.

- Ты в порядке? - спросила она.

- Какая разница? - услышал я свой голос. Точнее, писк.- Через несколько дней я все равно умру.

Ее рука стиснула мою.

- Что ты городишь? Ты не так уж плохо выглядишь.