Стеклянный цветок (Сборник) - Джордж Мартин

— Нечестно? Хочешь, чтобы было по-честному? Ладно. Пусть по-честному. Наш первенец получит имя Эдвард. Это по-честному? Хелен просветлела. Она робко улыбнулась. Но он поднял ладонь и продолжал, не дав ей ничего сказать:

— Конечно, по моим расчетам, я кончу эту чертову штуку через месяц, если ты не будешь все время меня отрывать. А тебе осталось ждать подольше. Но честнее я ничего предложить не могу. Разрешись до того, как я напечатаю «КОНЕЦ», и получай своего Эдварда. Или мой ребенок, — он снова хлопнул ладонью по рукописи, — будет первенцем!

— Ты не можешь… — начала она. Кантлинг забарабанил по клавишам машинки.

— Мой первенец, — сказал Ричард Кантлинг.

— Он самый, — ответил Хью, приветственно взмахнул бутылкой и сказал: — За отцов и сыновей! — Долгим глотком допил пиво и швырнул бутылку через комнату в камин, где она разлетелась стеклянными брызгами.

— Это сон, — сказал Кантлинг. Хью ехидно хмыкнул.

— Послушай, старик, не крути! Я же тут. — Он вскочил на ноги. — Блудный сын вернулся! — Он отвесил насмешливый поклон. — Так где же хреновый упитанный телец и прочая фигня? Хоть бы пиццу заказал!

— Хорошо, я подыграю, — сказал Кантлинг. — Чего ты от меня хочешь? Хью ухмыльнулся.

— Кто? Я? Хрен его знает. Я-то ведь никогда не знал, чего хочу, как тебе известно. — Никто во всем хреновом романе не знал, чего он хочет.

— В этом был весь смысл, — сказал Кантлинг.

— Усек, — ответил Хью. — Что я, идиот, что ли? Сынок Дикки Кантлинга никак не идиот, верно? — Он двинулся к кухне. — В холодильнике есть еще пиво. Хочешь бутылочку?

— Пожалуй, — сказал Кантлинг. — Ведь не каждый день мой старший сын меня навещает. «Дос эквис» с ломтиком лимона, будь так добр.

— Пьешь теперь всякую дрянь с клевыми этикетками, а? Фигня. Как насчет «Пильза»? Было время, когда ты сосал «Пильз» не хуже всех прочих, — Он скрылся за кухонной дверью. Вернулся он с двумя открытыми бутылками «Дос эквис», всунув пальцы в их горлышки, а в левой руке сжимая сырую луковицу. Бутылки позвякивали друг о друга. Одну он протянул Кантлингу. — Бери! Я вот тоже решил приложиться к культуре.

— А лимон? — спросил Кантлинг.

— За своим хреновым лимоном сам сбегай, — ответил Хью. — Лишишь меня содержания или как? — Он ухмыльнулся, подкинул луковицу и отгрыз порядочный кусок. — Лук! — сказал он. — Это я, папаша, тебе припомню! Мало того что должен жрать сырой лук, так, фигня, ты подстроил, что мне это дерьмо даже не нравится. Так прямо и написал в чертовой книжке.

— Совершенно верно, — сказал Кантлинг. — Лук несет двойную функцию. На одном уровне ты его ел, просто чтобы показать, какой ты крутой. Никто еще из ребят в «Риччи» этого не мог, и ты так зарабатывал авторитет. Но на более глубоком уровне, вгрызаясь в луковицу, ты символически провозглашал свою жадность к жизни, свою тягу к ней всей целиком — к горькому и жгучему, а не только к сладкому. Хью откусил еще кусок.

— Фигня! — буркнул он. — Надо бы тебя заставить сгрызть луковицу, посмотреть, как тебе понравится. Кантлинг отпил пива.

— Я был молод. Это же моя первая книга. Тогда мне этот штрих казался очень удачным.

— Жри его сырым, — сказал Хью и доел луковицу. Ричард Кантлинг решил, что эта уютная семейная сцена слишком затянулась.

— Знаешь, Хью, кем бы ты ни был, — сказал он, — ты совсем не то, чего я ждал.

— А чего ты ждал, старик? Кантлинг пожал плечами.

— Я создал тебя своей мыслью, а не своей спермой, и потому в тебе от меня гораздо больше, чем могло бы оказаться в любом порождении моей плоти. Ты — это я.

— Э-эй! — буркнул Хью, — Невиновен, ваша милость. Я тобой и за миллион не стану!

— У тебя нет выбора. Твоя история возникла из моих подростковых лет. С первыми романами всегда так. «Риччи» — это «Помпеи-пицца» в Нью-Йорке. Твои друзья были моими друзьями, а ты был мной.

— Да неужто? — отозвался Хью с ухмылкой. Ричард Кантлинг кивнул. Хью расхохотался.